Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Если господин де Мейян энтузиазмом охвачен перед лицом всего, что видит и слышит, как мне об том из Франции пишут, я историографу готов подмастерьем служить. Я тот же восторг испытал и до сей поры испытываю. Впрочем, ко всему сему привык: вижу и слышу Ваше Величество хладнокровно. Я Ваше Величество сужу при жизни так, как царей египетских судили только после их смерти. Говорят, что не бывает никто героем перед своим камердинером: я полгода имел счастье рядом с Вами чаще быть, чем тот соотечественник мой, что притворяется, будто Вам волосы укладывает, а на самом деле их растрепывает двумя-тремя шпильками величиной с мой кулак. Мой герой, полом от всех прочих знаменитых героев отличающийся, для меня героем оставался с 6 часов утра до 10 вечера: но сделался я орлом, сам того не ведая, — смотрел на солнце. И не настолько оно меня ослепило, чтобы не могли мне поверить, когда скажу я, что нет на нем пятен. Итак, господин де Мейян, я за Вами надзирать буду, рассматривать пристально, а кончу наверняка тем, что магией Вашего слога стану восхищаться и глубиной размышлений.

Странный это способ ожидать мира (ради которого столько стараний прикладывают, а следственно желают его из человеколюбия), выигрывая сражения помимо воли. Кажется мне, что Ваше Величество только оттого сему радуется, что, по Вашему мнению, сие мир приблизит. Не без боли вижу, что Белград сдан, ибо немало труда приложил для его взятия[852]. Потребовал бы четыре месяца, по правде говоря, весьма блистательных, но заполненных канонадами, вылазками и экспедициями на суше и на море (вроде разведывательных операций вместе с князем), если бы пришлось Очаков возвратить туркам, хоть и не повезло мне увидеть два прекраснейших последних часа осады, которые славой покрыли и первого атакующего, и подчиненных его.

Я некоторым посланникам английским и прусским сообщил, что за Очаковом вдали есть Севастополь, а в семи верстах Кинбурн, откуда пушки на фарватер смотрят, а они сами не знают, что говорят, когда Очаков именуют ключом от Черного моря: а также размышлял я о мире, который приказчики подписывают и границы чертят, хотя ничего не смыслят ни в военной, ни в политической географии местной, а генералы, в сражениях участвовавшие, их просветить забыли. А между тем холодные конторы и ловкие люди, в них заседающие, столько договоров породили, начиная с царя Нимрода, каковой, правда, свой договор не именем Святой Троицы заключал[853].

Видел я короля Швеции[854] с гораздо большим интересом, чем прежде

[855]: вот единственный повтор, который мне не наскучил. Он меня больше сотни раз спросил, не думаю ли я, что он себя в глазах Вашего Величества погубил. Успокоил его, сказав, что есть два способа в Ваших глазах возвыситься: либо отвагой, либо чистосердечием. Кажется мне, что Вам, Государыня, о его мнении тревожиться нечего.

Я Вас не страшусь. Имея истинную преданность Вашей особе, основанную на знании дела, а равно и такую, например, добродетель, как честность, можно на Вас до конца жизни положиться. Могу, Государыня, исполненный радости и в полном здравии, спеть во славу Вашего Императорского Величества то, что аббат Латтеньян[856] пел незадолго до смерти во славу Господа на мотив «Привет честной компании».

Отправлюсь очень скоро в путь,Куда пойду? Куда-нибудь.Поможет Бог в скитаниях.

Но ничего я не страшусь,От Бога помощи дождусь.Привет честной компании.

Остановил я брожение среди моих подчиненных гражданских и военных, сказав, что его не существует; насмешками осыпал трусость, политику и расточительство революционеров[857]; унизил тех, кто слишком высоко нос задрал; сделав все это, ворочусь на зиму в Вену, если в течение ближайших полутора месяцев не выпадет мне счастье с некоторыми помощниками во Францию направить стопы, дабы там королевскую религию проповедовать

[858]. Когда бы ее не существовало, следовало бы ее создать[859], скажу я, с Вашего позволения, для всех второстепенных тиранов, коих кони наших уланов копытами растоптали. Вещь превосходная и необходимая. Не умею я разом сочинять пословицы и указы, вести войны и заключать мирные трактаты, а притом еще письма писать возвышенные и очаровательные. Мое же письмо, которое ни тем, ни другим достоинством не обладает, слишком длинное вышло и мне не по силам. Кончаю и повергаю себя к стопам Вашего Величества с чувствами, Вам известными, с которыми пребываю,

Государыня,

Вашего Императорского Величества

Всепокорнейший и верный подданный

Линь.

В Белёе, 1 сентября.

Екатерина II принцу де Линю [декабрь 1791 г.][860]

Господин принц де Линь.