Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Принц де Линь Екатерине II, Белёй, 26 сентября 1793 г.[921]

Нечем Вашему Императорскому Величеству заняться. Малое хозяйство в полный порядок приведено, а когда бы Вас послушались, были бы и прочие хозяйства в порядке: и почти неизвинительны Вы, если в праздности, деятельностью рождаемой, чуть ли не полгода бедного человека без писем оставляете.

Не имею я чести ни одного другого европейского государя знать, да и они обо мне не знают: понял бы, что дела мешают им мне ответить, когда бы дерзнул им написать. Кто-то занят был бы планами кампании, кто-то — своими финансами. Кто-то — своими зимними квартирами, кто-то — своим оттуда возвращением. Кто-то — своими министрами. Кто-то — оппозицией. Кто-то — своим семейством, женой и детьми. В конце концов у каждого свои дела. Но Ваше Величество все дела вершит четырьмя строками, четырьмя кораблями, четырьмя батальонами, а нынче только своими капризами в Царском Селе занята, потому что других занятий не имеет. Очень я доволен всем тем, что в моем Царском Селе устроил, где после недурных преобразований столько выстрелов делаю на охоте, сколько слышу кругом выстрелов пушечных. Мне история каждого из этих выстрелов известна, потому что герцог де Ришелье и граф де Ланжерон, кои ни одного сражения не пропускают и, облачившись в зеленые мундиры, и к славе, и к опасностям привычные, меня навещают после каждого сражения и каждого взятия крепости, при коем их русская и старинная французская храбрость себя явили.

Тем временем сделался я учителем языка. Уроки мои порой не слишком учтивые и грамотные, но всегда совсем не гражданские. Генеральной ассамблее той провинции, которой я управляю, строго-настрого запретил употреблять слова твердые и решительные замечания, требующие немедленного ответа

. Учу их говорить о смиренных замечаниях; изгоняю из их словаря слова предложение собранию, амбиция, позиция; говорю им, что те, кто не станет себя спокойно вести и верноподданно, заслуживают сентябризации[922]: посему на днях в Вену уеду до весны, а провинцию свою оставлю переученной и мирной.

Итак, вот еще одно семейство столь же счастливое, сколь и добродетельное и сочувствие вызывающее. Счастливы Вы сами, Государыня, и выбирать умеете, кого осчастливить. Граф де Шуазель этого заслуживает по многим причинам, а сын его[923]

, с которым я хорошо знаком, в высшей степени отца достоин и щедрот августейшей моей государыни. Сколько ни спрашиваю известий о моей Партеницце и Никите[924], ответа ни от кого не получаю. Сказали мне, что надобно их в списки занести на мое имя; надеюсь, что граф Зубов[925] так же исправно моими делами займется, как занимается делами Вашего Величества. Возможно, мой управляющий жид Хамочи Зетлес уже умер, оттого что слишком много пел в синагоге в Кременчуге, Екатеринославе или Херсоне, где он свой торговый дом содержал.

Хотел бы я знать, по-прежнему ли Вы, Государыня, к медалям имеете пристрастие и так же ли биток в лузу посылаете с мыслью о Пекине или Византии, улыбаетесь милостиво и одновременно кого-то милостью жалуете, благодаря за услугу и к новым услугам побуждая.

Надобно мне воображать блистательный и счастливый день Вашего Величества, чтобы изгнать воспоминания о дне в тюрьме Консьержери, меня беспрестанно мучающее. Злополучная принцесса, которую я имел счастье и возможность видеть постоянно в течение двенадцати лет кряду… добросердечная и беспрестанно клеветам подвергавшаяся… в себе соединяющая столько превосходных и любезных достоинств… имеющая могущественных родственников… ах боже мой! Необходимо мне немедля мысленно в Петербург перелететь[926]

.

Воображаю, будто там нахожусь. Кажется мне, что самолично туда дань восхищения приношу. Кажется, что плачу от нежности и энтузиазма. Уверяю в почтительной преданности, которая только вместе с жизнью моею кончится и с которой пребываю,

Государыня,

Вашего Императорского Величества

Смиреннейший и верный подданныйЛинь.

В Белёе 24 сентября 1793 г.

Принц де Линь Екатерине II [Леопольдсберг], 6 октября [1793 г.][927]

Государыня,

Беру на себя смелость писать не к Вашему Императорскому Величеству. Пишу к небесному созданию, на землю спустившемуся либо случайно, либо ради того, чтобы ее честь, благо, славу и украшение составить.

Пишу, чтобы душу облегчить. У Вашего Величества душа гению равна, и раздéлите Вы мои слезы. Не пролились бы они, когда бы исполнено было то, что давно я исполнить призывал: вместо того, чтобы кампанию затевать, Валансьен бы захватили, а это сделать было нетрудно, и оттуда на Париж двинулись.