Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Прошу прощения у Вашего Императорского Величества за то, что все сии подробности вхожу. Тяжко у меня на душе. Не в том дело, что я состояния лишился и драгоценного моего Белёя, о котором сожалею сердечно: лишился я возможности делать добро и славу завоевать! Надобно мне философически на вещи смотреть или забыться, перенестись мыслью во времена счастливые и славные триумфального путешествия в Тавриду. Но тут другое неудобство! Плачу я, когда слышу, как русскую пляску играют. Кажется мне, что вижу, как красавицы Нарышкина[1017], Скавронская[1018] и Самойлова[1019] танцуют; кажется мне и кое-что еще: но не смею об том Вашему Величеству напоминать. Помните ли Вы, как сказали мне однажды с гармонической неторопливостью, Вам присущей: Сказала я недавно в Вашем присутствии этим господам, которые утверждают, будто я танцую прекрасно, что они льстецы. Впрочем, посмотрим, так ли сильно они неправы. И вот Ваше Величество уже передо мной прыгает и руками поводит с превеликим изяществом, так что невозможно от восхищения воздержаться и от смеха при мысли о том, что скоро откроется дверь и обретете Вы вновь свой вид ласковый и величавый

[1020].

Излечился я меж тем от своего расположения духа меланхолико-политически-воинственно-мизантропического: мирюсь с родом человеческим, лишь только подумаю о той, кто ему более всего чести делает и которая мне самое великое счастье подарила милостями своими, коими пользуюсь я, скажу не хвалясь, уже целых 15 лет.

Окончание письма пропало: беда небольшая.

II

Нижеследующее письмо отправлено госпоже де Сталь весной 1808 года вместе с запиской: «Коль скоро Вы не Бог, Вы порядочный человек, не так ли? Прошу Вас дать мне честное слово никому не говорить о сем письме, которое хочу я прибавить к другим, ведь то, что Вашему сердцу дорого, и мое трогает. Если не благоволите ответить согласием, отберу у Вас все прежде данное, любезный мой и обожаемый издатель»[1021]. Тем не менее госпожа де Сталь не включила этот текст в «Письма и мысли», которые как раз в это время готовила к печати.

Письмо, сочиненное ради того, чтобы доставить удовольствие издательнице, написано якобы в 1787 г., когда Неккер был изгнан из Парижа и вел бурную полемику с Калонном, обвинившим его в фальсификации данных в «Отчете Королю» (1781). Вторая часть письма «предсказывает назад» события Французской революции.

[Принц де Линь Екатерине II, 1787 г.][1022]

Спрошено было Вашим Величеством, что думаю я о господине Неккере. Вот разговор, слышанный мною однажды в одном из тех водных дилижансов (корабль, из Брюгге в Остенде шедший), в коих часто в приморскую Фландрию езжу, чтобы там смотр войскам, под моей командой находящимся, произвести, и в коих с удовольствием на людей всех стран и всех сословий смотрю и беседы их слушаю.

Датчанин. Что за министр этот господин Неккер! Никогда еще Франция такого не имела.

Голландец. Вовсе он не министр, сударь. Министр — человек, к которому доступа нет и который ни в каком деле ничего не смыслит.

Датчанин. Но ведь он зовется вроде бы генеральный контролер или суперинтендант. По правде говоря, не знаю в точности. Но он мое дело рассудил по справедливости, а в торговле смыслит лучше меня.

Голландец. О! если так, то он великий государственный муж; но недостаточно ловок, чтобы самому себе помогать. Никогда ни о себе не печется, ни о своем интересе.

Датчанин

. Есть у него изъян. Говорят, что он философ.

Голландец. Пускай о словах уговорятся! Не философ он в одном смысле, поскольку против философов выступал и против спекуляторов, каков господин Тюрго. Не философ он и в другом смысле, поскольку в высшей степени набожен.

Датчанин. Чего же он хочет добиться?

Голландец. Блага Франции.

Датчанин. О! сего ему не позволят. Слишком много людей в противном заинтересованы. Но они с огнем играют. Если кто-то господина Неккера остановит, станет сие спичкой, которая разожжет костер из горючих материй, давно скопившихся.

Так говорили люди беспристрастные. А я, также беспристрастный и с господином Неккером не знакомый, о сем разговоре господину де Морепа рассказал, полагая, что и он господина Неккера любит по-прежнему. Никогда я не ведаю, что вокруг происходит. Теперь вижу, Государыня, что мой датчанин был прав и что изгнан был господин Неккер по наущению господина де Калонна, ибо свой отчет королю защитить осмелился. Виноват ли он, что народной любовью пользовался? Желал ли ею воспользоваться, чтобы себе корону на голову водрузить? Нет, желал только укрепить ее на голове короля, а тот, дав согласие на его гонения, трона лишился.