Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Поговаривают, что Ваше Величество располагает в дело вмешаться. Шутки кончатся. Невежи урок получат. Следовало бы его раньше преподать, но Вы, Государыня, полумер не любите: ручаюсь, что теперь, когда Вы с турецкими и польскими делами покончили[1010], подписываете прекрасной своей рукой приказ о выступлении 200 000 человек[1011]. Только так и надобно поступать с сими родства не помнящими, ни говорить, ни писать не умеющими. Они всю ночь соображают, а после тот, у кого веса и способностей больше, исполняет. Фридрих II останавливался от времени до времени и мир заключал, потому что желал скверные стихи кропать. Завоеватель, который стихов не любит, куда опаснее. Марий, Сулла, Аттила отдыхали порой, да и Цезарь трагедии в стихах сочинял. Другие же полководцы трагедии в действии разыгрывали и трагическими становились, потому что не были трагиками. Александр, когда бы жив остался, свой воинственно-страннический путь завершил бы, чтобы перечесть Гомера, чьим героям подражал многократно. Но тот, кто ни стихов сочинять не умеет, ни пить, ни любить — вот истинное бедствие. У таких людей воображение землетрясению подобно. Ваше Величество есть вулкан преходящий: гаснет он, лишь только унесет его лава вдаль сарматов

[1012] или мусульман, и продолжает свое существование обыкновенное.

Изумляет меня неизменно любознательность читателей газет. Кажется, они там несчастья выискивают. Обдумал сие. Не по злому умыслу так поступают, а из боязни, что нынешний день будет вчерашнему подобен. Страшатся однообразия. Несчастий не желают ни себе, ни другим. Но любят об них поговорить. До великих событий охочи. Все равно как с любовницей или с семейством: есть вещи, на кои все сходным образом смотрят.

Что до меня, я, благодарение Богу, новостей никогда не жду. Не читаю никогда книг ни за Революцию, ни против нее, равно как ни за религию, ни против нее: и без того узнаю, когда произнесет Ваше Императорское Величество спокойно: да будет свет, — и стал свет

[1013]. Итак, доброго пути Вашим армиям. И пусть каждый, трудясь для самого себя, общий покой восстановит. В противном случае доброго пути Европе: наскучив глупостями, которые делать станут Ваши товарищи, скажете Вы, Государыня: Фридрих II, Иосиф II умерли. Могли бы они мне помочь. Ныне я и есмь Европа. Не стану ни от кого посланников принимать и ни к кому отправлять. Не стану сама газет читать и никому их читать не позволю. Вольно другим смуту сносить, посеянную многими или одним человеком, которому гения достанет покорить своей власти нацию отважную, умную, на все способную. Французский Пугачев далеко их увести может. Нет пророка в своем отечестве, говорит пословица. Я это всякий день на себе испытываю

[1014].

Однако воспоминания о прошлом и знание настоящего узнать помогают будущее. После приступа мимолетного и ужасного раздолье наступает для любителей планы строить. Но разве строят их нынче где-либо, кроме Петербурга? «Когда с богами, любовницей и королями дело имеешь, — говорил Вольтер, — лести много не бывает

»[1015]. Посему о тех, кто царствует, только хорошее скажу[1016]. Но не об их министрах — слабых, ленивых, самовлюбленных, невежественных, беззаботных, мстительных, плетущих интриги, не блещущих умом и не пользующихся уважением. Каких генералов они выбирают? Сообразных себе. Главное, чтобы не имели они репутации и были покорны. Сего и довольно. Презрение к неприятелю в кабинете. Боязнь неприятеля в бою. А в результате — отчаяние или гибель Европы, по вине этих господ, не имеющих разумного плана для рассмотрения людьми опытными. Тех, кто хоть чего-то стоит, развращают и приставляют гувернерами к командующему армией. Одного из них, храброго, умного и деятельного, первым из подчиненных сделали и последним из командиров. Когда дадут ему власть, примется глупости множить. Первая из них в том заключается, что он нас удалил, а себя выдает за ученика Лаудона и Ласси, а ведь он только их приказы войскам передавал или за ними следом скакал.