Читаем Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами полностью

Кто больше всех отваги обнаружит и ловкости, тот других вперед поведет, размахивая шпагой как железным скипетром или тростью, откуда лезвие выскакивает при нажатии некой пружины.

Слишком много у нас союзников для союза. Довольно было бы для коалиции двоих-троих: ручаться могу, что англичане, ганноверцы, гессенцы, брауншвейгцы, голландцы, имперцы и проч. скоро по домам разойдутся.

Ваше Величество совершенно правы, по обыкновению, когда об истории моего времени говорите. Другой великий правитель, Фридрих прекрасен, когда в сочинениях своих о религии не толкует на манер вольтеровский. Когда бы знали они оба, что уж нету ее более во Франции, встали бы на ее защиту.

Нахожу я, между прочим, что Библию слишком рано читать начинают. С ней как с баснями Лафонтена. То и другое сочинение для детей чересчур сложны, размышлений требуют, особливо басни, которые суть нравственный кодекс более совершенный, чем учебник Эпиктета и речения стольких философов греческих и христианских, и учебник политический более величественный, чем Монтескье.

Как ни подходи к Библии, считай ее сочинением божественным, историческим, поэтическим, аллегорическим, найдется в ней все, что угодно. Всего четыре или пять в ней похождений непристойных. Но рассказаны они с величайшей простотой душевной и чистосердечием старинным. Есть там примеры суровости военной или политической, но лишь потому, что народу недалекому и всегда готовому от Господа ускользнуть пригрозить надобно было Его мщением. Там же находятся и деяния добрые, речи снисходительные, потому что смешиваются разные способы просвещать и управлять. Моисей порой с Тацитом сравняться способен, а Давид с Пиндаром. Псалмы, песнопения, пророчества жаром своим Пиндара превосходят. Апокалипсис выше всех хваленых арабских сказок: мораль, четыре тысячи лет назад провозглашенная в священных книгах, до сих пор не устарела.

Жаль мне, что жадность одного министра и слабость другого заставили Ваше Императорское Величество остаток Польши забрать[1004]

. Помню, что когда мы в Царское Село в карете ехали, сказали Вы мне, что лишь в двух вещах себя упрекаете: в том, что изменению шведской конституции не помешали, и в первом разделе королевства-республики[1005]. Второе не что иное, как следствие первого. Намерение Пруссию в коалиции удержать похвалы достойно: но исполнено не будет.

В нынешнее время большого ума не надобно, чтобы сделаться пророком. Никому долгая жизнь не суждена, кроме обширной и отдаленной империи Вашего Величества, и лишь власть Ваша над сердцами никогда якобинизирована не будет.

Что же до этих господ, которые, ручаюсь, истории жакерий не знают, но заново ее разыграли (ибо от Святого Якова одни беды), будут они истреблены в свой черед.

Сколько еще, великий боже, увидим мы болванов и баранов, сколько боданий и колебаний. Европа от нервического припадка страдает. Англия дурных врачей послала ее пользовать: только усугубляют болезнь; каждый день положение все тяжелее, а когда до края дойдет, порошок Джеймса[1006] действия уже не окажет.

Когда найдется у Вашего Величества время, когда покончите Вы с Востоком и Севером, сильнодействующие средства примените, Вы для сего медицину доктора Роджерсона[1007] достаточно изучили.

Необходимо, однако, чтобы пруссаки, между вами и нами располагающиеся, согласились кровопусканиями заняться до появления Ваших докторов, которые свою диету предписали на просторах от Каспия до Мемеля.

Если умелая рука, о которой говорил я, бурбоновская или любая другая, людей во Франции в тигров превратит, лечение много времени займет. Ваше Величество счесть может, что и мне таковое надобно и что пора мне очистительное прописать после сей мешанины из истории священной и мирской. Но увидите Вы, что прихожу я в разум, ибо о моем поклонении и восхищении вновь Вам объявляю.

В Белёе, не знаю какого дня. Но, по всей вероятности, между Вторым и Третьим разделами Польши и до заключения трактата Базельского[1008].

Принц де Линь Екатерине II [октябрь-ноябрь 1796 г.?]. Копия последнего моего письма к Екатерине Великому за несколько дней до ее кончины[1009]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза