Кто больше всех отваги обнаружит и ловкости, тот других вперед поведет, размахивая шпагой как железным скипетром или тростью, откуда лезвие выскакивает при нажатии некой пружины.
Слишком много у нас союзников для союза. Довольно было бы для коалиции двоих-троих: ручаться могу, что англичане, ганноверцы, гессенцы, брауншвейгцы, голландцы, имперцы и проч. скоро по домам разойдутся.
Ваше Величество совершенно правы, по обыкновению, когда об истории моего времени говорите. Другой великий правитель, Фридрих прекрасен, когда в сочинениях своих о религии не толкует на манер вольтеровский. Когда бы знали они оба, что уж нету ее более во Франции, встали бы на ее защиту.
Нахожу я, между прочим, что Библию слишком рано читать начинают. С ней как с баснями Лафонтена. То и другое сочинение для детей чересчур сложны, размышлений требуют, особливо басни, которые суть нравственный кодекс более совершенный, чем учебник Эпиктета и речения стольких философов греческих и христианских, и учебник политический более величественный, чем Монтескье.
Как ни подходи к Библии, считай ее сочинением божественным, историческим, поэтическим, аллегорическим, найдется в ней все, что угодно. Всего четыре или пять в ней похождений непристойных. Но рассказаны они с величайшей простотой душевной и чистосердечием старинным. Есть там примеры суровости военной или политической, но лишь потому, что народу недалекому и всегда готовому от Господа ускользнуть пригрозить надобно было Его мщением. Там же находятся и деяния добрые, речи снисходительные, потому что смешиваются разные способы просвещать и управлять. Моисей порой с Тацитом сравняться способен, а Давид с Пиндаром. Псалмы, песнопения, пророчества жаром своим Пиндара превосходят. Апокалипсис выше всех хваленых арабских сказок: мораль, четыре тысячи лет назад провозглашенная в священных книгах, до сих пор не устарела.
Жаль мне, что жадность одного министра и слабость другого заставили Ваше Императорское Величество остаток Польши забрать[1004]
. Помню, что когда мы в Царское Село в карете ехали, сказали Вы мне, что лишь в двух вещах себя упрекаете: в том, что изменению шведской конституции не помешали, и в первом разделе королевства-республики[1005]. Второе не что иное, как следствие первого. Намерение Пруссию в коалиции удержать похвалы достойно: но исполнено не будет.В нынешнее время большого ума не надобно, чтобы сделаться пророком. Никому долгая жизнь не суждена, кроме обширной и отдаленной империи Вашего Величества, и лишь власть Ваша над сердцами никогда якобинизирована не будет.
Что же до этих господ, которые, ручаюсь, истории жакерий не знают, но заново ее разыграли (ибо от Святого Якова одни беды), будут они истреблены в свой черед.
Сколько еще, великий боже, увидим мы болванов и баранов, сколько боданий и колебаний. Европа от нервического припадка страдает. Англия дурных врачей послала ее пользовать: только усугубляют болезнь; каждый день положение все тяжелее, а когда до края дойдет, порошок Джеймса[1006]
действия уже не окажет.Когда найдется у Вашего Величества время, когда покончите Вы с Востоком и Севером, сильнодействующие средства примените, Вы для сего медицину доктора Роджерсона[1007]
достаточно изучили.Необходимо, однако, чтобы пруссаки, между вами и нами располагающиеся, согласились кровопусканиями заняться до появления Ваших докторов, которые свою диету предписали на просторах от Каспия до Мемеля.
Если умелая рука, о которой говорил я, бурбоновская или любая другая, людей во Франции в тигров превратит, лечение много времени займет. Ваше Величество счесть может, что и мне таковое надобно и что пора мне очистительное прописать после сей мешанины из истории священной и мирской. Но увидите Вы, что прихожу я в разум, ибо о моем поклонении и восхищении вновь Вам объявляю.
Принц де Линь Екатерине II [октябрь-ноябрь 1796 г.?]. Копия последнего моего письма к Екатерине Великому за несколько дней до ее кончины[1009]