Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Милая сестра милосердия, врачующая сердца. Вот тот год, когда Ваше сердце может исцелить другие. Но прежде самые нуждающиеся сердца. Вы, быть может, не знаете, что наша обожаемая принцесса выздоровела и здоровье ее окрепнет, как никогда прежде, и что счастье от того, что она вновь с нами, вкупе с потрясением от болезни, вызванной ее сломленной душой, повергает нас в состояние, которое невозможно вообразить: все, кто как я, любят принцессу и королеву-ангела, которую мы потеряли, не пережили бы ее[1129]. Ее болезнь была следствием этого первого несчастья и помогла нам справиться с ним. Она приехала сюда к нам с пугающе цветущим видом. Это продолжалось три дня; я догадывался, что сдерживаемые рыдания, тихая грусть и попытки умерить жгучие страдания завершатся скрежетом отверзаемых дверей гробницы. Не столько знания нашего славного Амбрози, сколько меры предосторожности спасли ее. Если порой мы проливаем горькие слезы, то бывают и сладостные, когда мы вспоминаем Ваши[1130], и прекрасные слова, твердость души одного из прекраснейших, исчезнувших украшений земли.

Как Вам месяц июль? Не славно ли он начался? Мы еще были убиты горем из‐за катастрофы 1 июля (я в особенности из‐за принцессы фон Шварценберг и стольких других), как после непродолжительной, не более одного дня, тревоги за нашу милую императрицу[1131]

, наступило 19-e число, чтобы чуть не свести нас в могилу; и в том же месяце начались ужасные спазмы у нашей принцессы. Несмотря на всю мою к ней нежность, я не могу говорить «я». Я всегда говорю «мы», но не «мы, милостью Божией», ибо нас, не происходящих из Рейнской области, сего лишили. Это «мы» означает то всеобщее сочувствие, которое внушают мне эти две прекрасные и великие принцессы.

Столь ценное здоровье принцессы вызывало у меня достаточно опасений, но слезы принца Сольмского[1132], каждое утро приходившего ко мне проливать их, смятение принца Карла[1133], растерянность и наконец отчаяние наследного принца[1134]

вплоть до его прибытия в Карлсбад растопили бы камень. Трогательное попечение госпожи фон Берг[1135], обеспокоенность всей семьи делали мое положение еще более тяжелым.

Беру Небо в свидетели, что думал тогда о Вас беспрестанно, о том, что бы Вы сказали, подумали или чего бы стали опасаться. Наконец мы избавились от мучений. Бдения, страдание, скрытое во время болезни ее августейшей сестры под маской спокойствия, подорвали множеством болезней ее организм, который, думаю, избавился от прежде мучивших ее недугов, таких как нервное расстройство и зубная боль.

Она начинает посещать храм и одновременно со мной стала еще больше сожалеть о том, что Вас там нет, вспоминая благотворные мгновения Вашей превосходной беседы, или чтение, вызывавшее отклик в душе, или порывы Вашей чувствительной души.

Вижу, что невозможно перестать говорить о Вас и о Ее Королевском Высочестве и что я забыл сказать о себе. Мне не раз хотелось Вам написать; и я никогда не знал, где Вас найти. По правде сказать, я хотел побранить Вас, что Вы то во Франкфурте, то в Карлсруэ. Прощаю Вам Швейцарию, где воздух дышит спокойствием озера Леман. Но Теплице создан быть Вашей столицей: Ваша благотворительность разорила бы инфанту Перу, потому ради экономии приезжайте к нам, где Ваши дукаты превратятся в кучу ценных бумаг. Они стоят здесь двадцать два с половиной флорина.

Подумайте, сколько евреев Вы окрестите и сколько христиан избавите от тюрьмы! Ваши посильные благотворительные дела порой заставляли меня прослезиться от умиления и рассмеяться при мысли о невольном полном сокрытии имени благотворительницы.

Если бы Вашей философии (полезной) помогал философский камень, несчастных, за исключением чувствительных душ, больше бы не осталось. Ваши милосердные заботы — уже половина сего чудодейственного средства, своего рода универсальное лекарство. Посылаю это письмо из моей комнаты в комнату принцессы, дабы ей не пришло в голову утомлять себя писанием письма, ибо понимаю, что она того хочет.

Сестра милосердия, врачующая сердца! У меня надобность в Вас, я должен поделиться с Вами тяжестью ужасной годовщины. Годовщины со дня единственного несчастья моей жизни, столь сокрушительного, что Небо из милосердия избавило меня от других. Как видите, 14 сентября — именно тот день, когда надо было Вам написать. Ваше имя, взор Ее Королевского Высочества, который она бросит на это письмо прежде, чем я его отправлю, станут целительным бальзамом на рану, вечный шрам от которой мне было бы невыносимо не сохранить навечно. Моя половина… Мой храбрый, славный Шарль был убит в этот час восемнадцать лет тому назад… Не отвечайте мне, госпожа баронесса, это то, что я скрываю от обеих Кристин, которые захотят, впрочем, прочитать Ваш ответ, поскольку они видели, что я Вам пишу.

Простите, что растрогал Вас: меня это более или менее печалит и в то же время утешает. Примите тысячу нежных, почтительных поклонов и уверения в моем восхищении и гордости от того, что я сумел Вас полюбить и тут же стать Вашим.

Теплице, в сей несчастный день.