Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Я вижу предводителя армии: он ленив с виду и трудится беспрестанно; лишь колени служат ему письменным столом, а пальцы — гребнем; он всегда в постели, но не смыкает глаз ни днем ни ночью, ибо усердие в делах обожаемой им государыни никогда не дает ему покоя, и каждый пушечный выстрел, что пролетает мимо, тревожит его мыслью, что он стоил жизни кому-нибудь из его солдат. Опасаясь за других, он не боится за себя и останавливается под сильнейшим огнем батарей, дабы отдавать приказания, хотя более схож с Улиссом, нежели с Ахиллом. Он беспокоится в ожидании опасностей, а с их приходом становится весел; в забавах напускает на себя грустный вид. Он несчастлив, когда требуется быть счастливым, пресыщен всем и чрезвычайно разборчив; он угрюм и непостоянен: то глубокий философ, то ловкий министр, то несравненный политик, то десятилетнее дитя[1188]

. Не будучи мстителен, просит прощения за доставленные огорчения и торопится восстановить справедливость; веря, что любит Бога, боится черта, которого почитает еще более великим и важным, чем он сам. Одной рукою он знаками изъявляет женщинам свою благосклонность, а другою осеняет себя крестным знамением; то складывает руки в мольбе у ног Пречистой Девы, то обвивает белоснежные шеи дам, что по его милости утратили свою чистоту и невинность. Получая бесчисленные щедроты от своей великой государыни, он тут же делится ими; принимая в дар от императрицы земли, возвращает ей их или платит за нее долги, не признаваясь ей в том; он продает, а потом выкупает эти земли вновь, дабы возвести на них огромную колонну или разбить английский парк, и снова продает их. Он играет беспрестанно или не играет вовсе и больше любит дарить, нежели платить долги; будучи сказочно богат, никогда не имеет в кармане ни гроша; он то недоверчив, то добродушен, то ревнив, то признателен, то ворчлив, то шутлив; легко поддается полезным или вредным предубеждениям и также легко отказывается от них. Он беседует о богословии с генералами и о военном деле с архиереями; никогда не берет в руки книг, но испытывает всех, с кем беседует, и перечит им, дабы узнать от них больше. Лицо его принимает выражение то самое дикое, то самое приятное; обхождением он то отталкивает от себя, то обвораживает; обличьем походит то на самого надменного восточного сатрапа, то на самого обходительного из придворных Людовика XIV; изображая всем видом своим великую суровость, в глубине души он поистине кроток. Причудливы распорядок дня, трапезы, досуг и вкусы его; он желает, словно дитя, получить все, умея, подобно великому мужу, отказывать себе во всем; он умерен в еде и питье, но с виду чревоугодник; грызет ногти, яблоки и репу с равным удовольствием; он то злится, то смеется; то подражает, то божится; то повесничает, то молится; то поет, то погружается в раздумья; то кличет, то отсылает; призывает 20 адъютантов и ничего им не говорит. Он сносит жару, но кажется, будто только и думает о банях, пробуждающих сладострастие; пренебрегает холодом, но кажется, будто не может обойтись без шубы; никогда не носит панталон, ходит то в сорочке, то в униформе с расшитыми лифами, то босиком, то в раззолоченных домашних туфлях; не надевает ни чепца, ни шляпы, и без нее я видел его в бою под огнем; ходит то в дрянном халате, то в великолепном мундире, украшенном тремя орденскими знаками и лентами, и с портретом императрицы, осыпанным бриллиантами величиной с мизинец, которые будто имеют силу притягивать пушечные ядра. У себя дома он сутулится и корчится, но на армейском смотре подобен Агамемнону посреди греческих царей, высоко и гордо вздымая голову, принимая вид благородный, величественный, обольстительный.

В чем же секрет его волшебства? Гений, гений и снова гений; суть его в естественном остроумии, превосходной памяти, душевной возвышенности, лукавстве без злобы, хитрости без коварства, счастливом соединении прихотей, которые, поворачиваясь доброй стороной, склоняют к нему человеческие сердца; в великой щедрости, искусстве милостиво и справедливо награждать, изрядном чувстве меры, таланте угадывать то, что ему неведомо, и совершенном знании человеческой натуры…