Но затем, поразмыслив над этой ситуацией, в контексте своего похищения, той ловкости, продуманности и эффективности, с которыми оно было проведено, с учетом той деятельности, которую ведут работорговцы на Земле, а также имеющийся у них доступ к технологиям и транспортным средствам, способным к, по крайней мере, межпланетным перелетам и рынку для таких как она на этой планете, она пришла к заключению, что ее судьба не выглядит столь уж неблагоприятной или вообще необъяснимой. Оттенок странности в этом был не больше, чем иллюзией, искаженным воспринятым через призму невежества. Точно так же аборигену могут показаться странными стеклянные бусы. И у нее не было ни малейших сомнений в том, что случившееся с ней, происходило с очень многими женщинами из ее прежнего мира. Она подозревала, что ее статус, ее ситуация, ее судьба, ее состояние, все случившееся с ней, как с женщиной Земли, перенесенной на Гор в качестве рабыни, не было чем-то уникальным, характерным только для нее одной. Несомненно, она делила свою участь со многими из представительниц своего прежнего мира.
Время от времени от сцены прилетали удары гонга.
И тогда она сказала себе: «В любом случае, Ты теперь больше не женщина Земли, а всего лишь гореанская рабская девка. Именно этим Ты теперь стала, только этим и ничем кроме этого!»
В голове Эллен сам собой зародился вопрос, продали ли к этому моменту красотку Дару, ту самую которая вчера вечером танцевала в кругу Ба-та, и у которой она позаимствовала браслет, после того как та была выпорота внешним надсмотрщиком. Эллен решила, что это было вполне вероятно, поскольку Дара проходила под таким небольшим номером. С другой стороны они вполне могли бы приберечь ее на последок. Решение было в руках рабовладельцев. Признаться, она завидовала низкому номеру Дары.
Спустя какое-то время группу девушек, в которой находилась Эллен, накормили. В их проходе появилась рабыня с ведром густой рабской каши и прошла вдоль их линии, задерживаясь по очереди около каждой из них, предоставляя возможность зачерпнуть не прикованной рукой пищу из емкости, ровно столько, сколько могло поместиться в пригоршню. Потом подошла вторая девушка с большим, плоским, плетеным подносом и раздала невольницам по ломтю хлеба. Эллен еще несколько дней назад, во время похода сюда вместе с караваном, узнала, насколько не разумно было бы попросить добавки.
Меж тем торги шли своим чередом.
Эллен мучила жажда, но она терпела, предположив, что воду им принесут позже. Конечно, это было частью той информации, что была получена девушкой номер сто пятнадцать, за что Эллен была ей по-настоящему благодарна за ее смелость и находчивость. Сама она ни за что не решилась бы спросить. Ей же не хотелось освежать свое знакомство с плетью. Все-таки было что-то в том, чтобы стоять во главе цепи. Фактически, это делало девушку своего рода спикером или представительницей всех остальных. Кроме того, сто пятнадцатая бесспорно была очень красива, а красивые рабыни зачастую, получают режим наибольшего благоприятствования, если можно так выразиться. Само собой это не увеличивает их популярность среди остальных сестер по рабству. Безусловно, некоторые рабовладельцы, вероятно сознавая скрытую угрозу возникновения тенденции к ослаблению дисциплины, берут за правило быть особенно суровыми с красивыми рабынями, в результате красоткам, удерживаемым под столь жестокой дисциплиной, может потребоваться немалая смелость даже для того, чтобы просто поднять глаза на своих хозяев.
«Впрочем, я уверена, что я ничуть не менее красива, чем она», — решила Эллен.
Конечно, время от времени, то один проход, то другой освобождались, по мере того как их обитательницы проходили вперед, или быть может правильнее будет сказать, выгонялись вперед подобно стаду, ведь мужчины, дежурившие на торгах и забиравшие их, больше походили на грубых пастухов чем на заботливых торговцев. Еще больше увеличивали сходство с пастухами палки, которые они держали в руках и не задумываясь пускали в ход. Тычки и удары щедро сыпались на прикованных к цепям, растерянных, испуганных соблазнительных самок их стада. Подобное обращение лучше любых нетерпеливых слов и уговоров заставляли их поспешать к последнему месту предпродажного ожидания.
В Эллен опять вспыхнула злоба на Селия Аркония. Она вспоминала, как он смотрел на нее, когда она стояла на коленях в огороженном шелком круге, протягивая поднятые запястья мужчине, чтобы тот связал их, а также позже, когда ее вздернули на ноги и связанную повели к клеткам.
«Он смотрел на меня, как на животное, — возмущенно думала Эллен. — В его глазах я была не больше, чем связанное животное на поводке!»
Но затем она, сердито дернувшись, вспомнила, что это как раз и было всем, чем она была по своей сути, животным, зверьком, домашним любимцем, маленьким, гладким, изящным, соблазнительным домашним животным, которое можно было покупать или продавать.
«Я ненавижу его! — твердила она про себя. — Я ненавижу его!»
Эллен охватила настоящая ярость.