— Это Мандельштам, не смущайся… Я сегодня не в себе с самого утра. Похороны были только вчера.
Она рассказала, что в последний перед своим отъездом в Синегорье день она пыталась дозвониться до брата, но не могла — телефон не отвечал. Она подумала тогда, что он на какой-нибудь очередной тусовке, и успокоилась. А из Синегорья звонила тоже несколько раз, и все безрезультатно. Вот тогда она забеспокоилась и, примчавшись в Москву, первым делом бросилась домой к Алексею…
Пришлось звать слесаря и выламывать замок во входной двери. И только потом она увидела разложившийся и вздувшийся труп младшего брата.
— Наши папа с мамой погибли в авиакатастрофе, — сказала Нина. — Это было очень давно, и с тех пор мы с Алешей были самыми родными людьми на земле. Хотя у каждого из нас и была своя жизнь… И все же… И в эту мою последнюю поездку фактически он меня отправил.
— Так ты все видела? — спросил Щелкунчик. — Я имею в виду — ты была первая, кто обнаружил его мертвого? Значит, он был там, в квартире, все это время, все эти дни?
Это был еще один удар по Щелкунчику, по его психике. Прежде он никогда не задумывался о том, что же бывает потом с телами убитых им людей… Он просто убивал и уходил. И что было потом — он не знал и не интересовался. Так, значит, все это время, пока он был в Синегорье, пока пил в ресторане, пока кокетничал с Алис, потом спал с Ниной и Леной — глупой девочкой, труп лежал в пустой квартире?
Какой ужас…
Как-то Щелкунчик читал о том, что душа умершего человека девять дней находится на земле, рядом с телом. И что же — все это время она, душа несчастного Алексея, носилась по пустой квартире, глядела на брошенное мертвое тело и страдала?
Ай-яй-яй…
— Ты понимаешь, что я испытала? — спросила Нина и жалобно посмотрела на Щелкунчика. Потом она шмыгнула носом и достала из ящичка кухонного стола уже знакомую ему металлическую коробочку.
Виновато посмотрев на собеседника, Нина открыла ее и сказала тихо:
— Ты ведь меня не осуждаешь за это?
Так вот отчего у нее такие расширенные зрачки и неуверенные движения рук — это действие кокаина.
Теперь в ход пошли и те аксессуары, которых Щелкунчик не обнаружил в свое время в ее сумочке. Появился полный набор: опаленная ложка с гнутой ручкой и шприц.
Нина зажгла стоявшую на столе свечу и на ее пламени приготовила в ложке порцию дьявольского зелья. Потом, мастерски орудуя жгутом, сама сделала себе укол и выронила шприц на стол. Он покатился, и Щелкунчик едва успел его подхватить. Ему показалось, что теперь глаза Нины сделались еще шире, еще больше и трагичнее.
Действие кокаина было почти мгновенным, может быть, оттого, что это была явно не первая порция за день. Нина таким образом «отходила» от мрачных впечатлений последних дней.
— Вчера я похоронила его, — сказала она отрешенно. — Не было никого из его институтских друзей, все отвернулись… Только его новые случайные дружки. Даже не знаю, как они узнали.
— Ты сообщила в милицию? — поинтересовался Щелкунчик.
— Конечно, — кивнула Нина. — Сразу же и сообщила… Они сказали, что начато следствие.
Теперь Щелкунчик понял, отчего на похоронах Алексея были его знакомые педерасты. Все произошло так, как он и предполагал с самого начала — милиция кинулась искать убийцу среди любовников погибшего… Вот они и узнали.
Постепенно, по мере того как действие кокаина усиливалось и Нина возбуждалась, ее рассказ становился все более содержательным и бессвязным одновременно.
Нине хотелось рассказать об Алексее побольше — для нее это было как бы поминками по брату.
Алексей был педерастом с ранней юности, такова была его генная природа. Бывают гомосексуалисты, которые называются «двустволками», то есть они могут спать с мужчинами и с женщинами. Бывают такие, кто стал извращенцем в силу каких-то причин и обстоятельств жизни.
Брат Нины был гомосексуалистом как бы от рождения — он родился таким, тут уж ничего нельзя было сделать.
Родители погибли, когда Нине было шестнадцать, а Алексею — десять лет, так что именно на старшую сестру выпал весь ужас того, что стало твориться с мальчиком во время переходного периода.
Сначала он сам не понимал того, что с ним происходит. Не понимал своих реакций. Сверстники оживленно обсуждали девочек, у них горели глаза, они готовились стать мужчинами… А Алексей с ужасом чувствовал, что никакие девочки его не интересуют, а напротив, он вожделеет именно к этим самым мальчикам…
И не признаться же никому… Как вообще быть в таком положении, если ты вдруг понимаешь, что ты еще почти ребенок, но гормоны твои работают в совершенно неправильном направлении? Куда идти, что говорить?