Призрак Оперы

Помните тот ужасный вечер, когда после инцидента с Карлоттой сорвалась люстра. Моя первая мысль, когда я пришла в себя от грохота и стонов раненых, была о вас и о «голосе», так как в то время вы оба были мне одинаково дороги. Относительно вас я сейчас же успокоилась, так как увидела вас сидевшим в ложе вашего брата, что же касается «голоса», который хотел тоже быть в театре, то я так испугалась, что, совершенно позабыв об его бестелесности, готова была броситься в зрительный зал и искать его между убитым и ранеными. Вдруг у меня мелькнула мысль, что если он жив, то он теперь, наверное, в моей гримерке. Я бросилась туда. «Голоса» не было. Я закрыла дверь на ключ и стала молить его, если он еще существует, проявить себя хоть чем-нибудь. Ответа не было, но вдруг раздались дивные, знакомые звуки «Воскресение Лазаря». Эта была та же вдохновенная, неземная, как и тогда в Перро, когда и вы и я, как зачарованные, забыли обо всем окружающем. И «голос», присоединяясь к этому волшебному смычку, запел: «Иди и веруй в Меня, надеющиеся на Меня да не погибнут»! Я вам не могу описать впечатление, которое на меня произвел этот призыв к вечной жизни в тот самый момент, когда там, в зале, лежали убитые и раненые. Мне показалось, что я тоже должна была встать и следовать за ним. Я так и сделала. Между тем голос стал удаляться. «Иди и веруй в меня»! И я верила, и шла, шла… И странное дело, мне казалось, что по мере того, как я двигалась, моя комната становилась все длиннее… Вероятно, это был просто оптический обман, так как передо мной было зеркало. И вдруг, сама не понимая как, я очутилась за пределами комнаты!..

— Каким же образом? — прервал ее Рауль. — Вы все еще бредите, Кристина!

— К сожалению, нет. Я, действительно, каким-то чудом вышла из гримерки. Ведь вы же сами говорили, что я однажды вечером исчезла из своей комнаты на ваших глазах, как же вы это объясняете? Что касается меня, то единственное, что я заметила, это то, что сначала передо мной все время было зеркало, а затем оно вдруг бесследно исчезло, и когда я оглянулась, не было ни зеркала, ни комнаты, в которой я только что стояла. Я очутилась в темном коридоре и закричала от страха… Вокруг меня была непроницаемая тьма. Только вдали мерцал слабый, красноватый огонек. Я опять закричала, и мой голос резко нарушил гробовое молчание окружавших меня стен. Вдруг чья-то рука, вернее, чьи-то костлявые, холодные пальцы вцепились в мою руку, кто-то обнял меня за талию и поднял на воздух. Я всеми силами старалась вырваться из этих страшных объятий, кричала, цепляясь за стены, но мои пальцы скользили по мокрым плитам, всякое сопротивление было бесполезно. Мне казалось, что я вот-вот умру от ужаса. Вдруг я почувствовала, что меня куда-то понесли, и при свете того же красноватого огонька успела разглядеть, что меня держит на руках какой-то высокий, закутанный в черный плащ мужчина в маске. Я сделала последнее усилие, дикий крик ужаса готов был сорваться с моих губ, как вдруг та же отвратительная холодная рука закрыла мне рот, и в лицо мне пахнуло одуряющим трупным запахом. Я лишилась сознания.

Сколько времени я пролежала без чувств, не знаю, но когда я открыла глаза, вокруг меня было по-прежнему темно. Стоявший на полу потайной фонарь освещал небольшой журчащий ручеек, вытекавший из стены и почти тот час же уходивший под пол, на котором я лежала, моя голова опиралась на колени человека в маске, и он с нежной осторожностью смачивал мне виски водою. Я с ужасом оттолкнула его руки: от них, по-прежнему, веяло смертью. «Кто вы такой»? — едва слышно прошептала я, — где «голос»? В ответ на это раздался только вздох. Вдруг в лицо мне пахнул чье-то горячее дыхание и, мало-помалу, привыкая к окружающей меня темноте, я разглядела еще какую-то, но уже не черную, а белую тень. И вот черная тень опять взяла меня на руки и положила на белую. Вдруг, к моему несказанному удивлению, раздалось радостное ржание… Я невольно воскликнула: «Цезарь»! Животное затрепетало. Что же вы думаете? Это оказался, действительно, Цезарь, наша театральная лошадь, которая меня отлично знала, так как я ей часто давала сахар.

Как раз несколько дней тому назад в театре разнесся слух, что Цезарь пропал, и его будто бы украл призрак Парижской Оперы. Я сразу вспомнила об этом и хотя никогда не верила в существование призрака, мною вдруг овладела ужасная догадка: не попала ли я в плен именно к нему? Я стала мысленно призывать к себе на помощь «голос», так как мне и в голову никогда не приходило, что голос может принадлежать призраку. Вы ведь, наверное, слышали о призраке Оперы?

— Да, — ответил молодой человек. — Но рассказывайте дальше… И так, вас положили на лошадь…

— Да… Я больше не сопротивлялась… После всех только что пережитых ужасов, мною овладела какая-то удивительная апатия.