Призрак Оперы

— Узнай же, узнай! — его голос казался мне все громче и громче: — узнай, что я не что иное, как живой мертвец, я труп и этот труп тебя любит и не расстанется с тобой никогда. И когда нашей любви настанет конец, я закажу гроб пошире, для нас обоих… Ты видишь! я больше не смеюсь, я плачу… я плачу потому, что мне жаль тебя, Кристина: ты сорвала с меня маску и потому останешься здесь навсегда. Не зная, каков я, ты бы еще могла время от времени приходить меня навещать, но теперь, увидав мое лицо, ты никогда бы не вернулась. И потому ты останешься со мной навсегда. Ты сама виновата. Зачем тебе понадобилось меня видеть! Безумная! Видеть мое лицо! Когда даже мой отец никогда меня не видел, и моя мать, чтобы как-нибудь скрыть мое безобразие, подарила мне мою первую маску!

Наконец он меня выпустил и, упав на пол, зарыдал, как ребенок. Потом, извиваясь, как змея, дополз до двери и скрылся у себя в комнате, оставив меня наедине с моими мучительными мыслями. Кругом воцарилась могильная тишина. Я начала понемногу приходить в себя. И так я сама во всем виновата. Он меня предупредил, что мне не грозит никакая опасность до тех пор, пока я не дотронусь до маски. А я ее сорвала. Теперь я проклинала свою неосторожность и должна была признать рассуждение этого чудовища правильным. Он был прав, не видя его лица, я бы к нему вернулась, потому что, во-первых, он меня растрогал своими слезами, бескорыстной любовью, а во-вторых, я не была неблагодарной и не могла забыть, что он, прежде всего, «голос». Но вернуться теперь! Вернуться для того, чтобы закопать себя в могилу, вместе с влюбленным трупом, на это никто не способен.

Его отношение ко мне во время последней сцены, в достаточной мере доказало всю необузданность его натуры, и если он тогда не воспользовался моей беззащитностью, то это доказывало, что зверь боролся в нем с ангелом, и этот последний взял на этот раз перевес, как, вероятно, бывало бы и всегда, если бы Господь наградил несчастного другой оболочкой.

Мною вдруг овладел такой ужас при одной мысли о том, что меня ожидает в будущем, что я бросилась в свою комнату и уже схватила ножницы, чтобы, в случае надобности положить конец своему существованию, как вдруг раздались звуки органа. Тут только я поняла, что хотел сказать Эрик, говоря, что его «Торжествующий Дон — Жуан» — огонь и пламень! Я никогда не слышала ничего подобного. Его Дон — Жуан (я не сомневаюсь в том, что он играл именно свое произведение, так не похоже оно было на нашу банальную оперную музыку) произвел на меня впечатление громкого, могучего взрыва отчаяния, в котором выливалась вся исстрадавшаяся душа несчастного композитора.

Перед моими глазами встала тетрадь с красными нотами, и мне казалось, что она была исписана кровью, кровью измученного, исстрадавшегося человека, сознающего весь ужас своего безобразия. А аккорды все лились и лились, они то плакали, то проклинали и вдруг разрослись в такой торжествующей, полный гармонии гимн, что я поняла, что задача окончена и «Безобразие», высоко вознесшееся на крыльях Любви, наконец, взглянуло в лучезарный лик Красоты. Я, не помня себя от восторга, распахнула дверь в его комнату. Услышав мои шаги, он поднялся с места, но видимо не решался повернуться ко мне лицом.

— Эрик! — вскричала я, — не бойтесь, покажите мне ваша лицо. Клянусь вам, ваше страдание делает вас великим и, глядя на вас, Кристина Даэ будет помнить только о вашем волшебном даровании.

Он поверил моим словам и обернулся… Увы!.. Я слишком понадеялась на свои силы… Он судорожно всплеснул руками и со словами любви упал передо мной на колени и… музыка прервалась…

Он целовал мое платье, не замечая, что я закрыла глаза. Что же мне вам еще сказать? Теперь вы знаете все. Такова была моя жизнь в течение двух недель. Я продолжала ему лгать и только благодаря этой лжи, получила свободу. Я сожгла его маску. И он так верил в мою искренность, что даже иногда решался заглядывать мне в глаза, как несчастная, забитая собака, ласкающаяся у ног своего хозяина.

Постепенно его доверие ко мне возросло настолько, что он стал катать меня в лодке по озеру, а потом мы даже начали совершать ночные прогулки по Булонскому лесу. Наша с вами встреча в лесу едва не закончилась трагедией, так как, он безумно ревнует меня к вам. Я едва его успокоила, сказав, что вы скоро уезжаете. Наконец, после двух недель этого ужасного заточения, он меня отпустил, взяв слово, что я буду его навещать.

— И вы к нему вернулись! — простонал Рауль.

— Да, мой друг, и не потому, чтобы я испугалась тех угроз, которыми он меня стращал при прощании. Всему виной были его рыдания, которые донеслись до меня, когда я уходила. Эти рыдания растрогали меня до глубины души. Бедный, бедный Эрик!

— Кристина, — сказал, вставая, Рауль, — вы говорите, что любите меня, а между тем не прошло и нескольких часов, как вы с ним расстались, и вас уже опять к нему потянуло. Вспомните маскарад!

— Так было условлено… не забывайте, что эти несколько часов я провела с вами, несмотря на то, что мы рисковали жизнью.