Призрак Оперы

– У нас было двенадцать, но осталось только одиннадцать – с тех пор, как у нас украли Цезаря!

И Лашеналь снова хлестнул по своему сапогу хлыстом.

– У нас украли Цезаря? – воскликнул Мерсье. – Цезаря, белого коня из «Пророка»?

– У нас нет двух Цезарей! – с горечью заявил главный конюх. – Я десять лет проработал в конюшнях Франкони и повидал множество лошадей! И поверьте мне – второго такого Цезаря нет и не будет. И его украли!

– Как это случилось?

– Не знаю. Никто не знает! Вот почему я пришел просить вас выставить всех конюхов вон.

– Но что они говорят, ваши конюхи?

– Глупости разные… одни обвиняют рабочих… другие утверждают, что это бухгалтер.

– Бухгалтер? Но я уверен в нем, как в самом себе! – запротестовал Мерсье.

– Но у вас, мсье Лашеналь, – возразил Ришар, – у вас же должна быть идея!..

– У меня? Ну что ж! У меня есть идея! – резко ответил Лашеналь. – И я вам сейчас скажу, что я думаю. Более того – даже не сомневаюсь!

Главный конюх приблизился к директору и, понизив голос, проговорил:

– Это Призрак, Призрак Оперы!

Ришар вздрогнул.

– Что?! И вы туда же!

– Что значит «туда же? Это самый естественный вывод…

– Мсье Лашеналь! Естественный вывод – из чего?

– Из того, что я видел…

– И что же вы видели, мсье Лашеналь?

– Я видел так же ясно, как вижу вас, черную тень, скакавшую верхом на белом коне, как две капли воды похожем на Цезаря!

– И вы не побежали за этим белым конем и черной тенью?

– Я побежал и закричал, господин директор, но они промчались с ошеломляющей скоростью и исчезли в темноте галереи…

Ришар встал.

– Достаточно, мсье Лашеналь. Вы можете идти… Мы подадим в суд на Призрака…

– И уволите всех моих конюхов?

– Несомненно! До свидания, мсье!

Лашеналь поклонился и вышел.

Ришар поморщился.

– Немедленно рассчитайте этого идиота! – распорядился он.

– Но он друг правительственного комиссара! – возразил Мерсье.

– И он обедает в «Тортони» вместе с Лагрене, Шоллем и Пертюизе[28], охотником на львов, – добавил Моншармин. – Мы сейчас всю прессу на себя натравим! Он будет направо и налево рассказывать историю о Призраке, и все будут веселиться за наш счет! Они нас просто уничтожат!

– Хорошо, давайте больше не будем об этом… – сдался Ришар.

В этот момент дверь отворилась и в кабинет буквально ворвалась мадам Жири с письмом в руке:

– Извините, простите, господа, но сегодня утром я получила письмо от Призрака Оперы. Он велел мне зайти к вам, потому что у вас есть для меня что-то…

Она остановилась на полуслове, увидев лицо Фирмина Ришара, и оно было ужасно. Казалось, достопочтенный директор Оперы сейчас взорвется. Ярость, которая его переполняла, проявлялась только внешне – в багровом цвете лица и в глазах, из которых, казалось, сейчас извергнутся молнии. Он ничего не говорил. Он не мог говорить. Но внезапно начал действовать. Сначала его левая рука взялась сзади за грязный ворот платья мадам Жири и резким движением придала женщине такой неожиданный разворот, что та отчаянно вскрикнула, а затем его правая нога поднялась и приложилась подошвой, оставив четкий отпечаток, к черной тафте юбки, которая, конечно, никогда еще не подвергалась подобному надругательству в подобном месте.

Все случилось настолько быстро, что ошеломленная мадам Жири, оказавшись в коридоре, даже не поняла сначала, что стряслось. Потом смысл произошедшего дошел до ее сознания, и Опера огласилась возмущенными криками, яростными протестами и проклятиями. Потребовались усилия троих молодых рабочих, чтобы спустить ее по лестнице, и двоих полицейских, чтобы вывести на улицу.

Примерно в то же время Ла Карлотта, жившая в небольшом отеле на улице Фобур-Сен-Оноре, позвонила своей горничной и попросила принести почту в постель. Там она нашла анонимное письмо, в котором значилось:

Если Вы будете выступать сегодня вечером, учтите, что в тот самый момент, когда Вы начнете петь, с Вами случится очень большое несчастье… несчастье, намного худшее, чем смерть.

Эта угроза была начертана красными чернилами неуверенным, отрывистым почерком.

После прочтения письма у Карлотты сразу пропал аппетит. Она отодвинула поднос, на котором стоял поданный для нее горничной дымящийся шоколад. Затем села на кровати и глубоко задумалась. Это было не первое подобное послание, которое она получала, но никогда еще ни одно письмо не содержало столь явной угрозы.

Прима Оперы считала себя жертвой интриг и всем рассказывала, что у нее есть тайный враг, который поклялся ее погубить. Она утверждала, что он замышляет против нее гнусный заговор, который однажды раскроется. Но – добавляла Карлотта – она не из тех женщин, которых можно так легко запугать.

Правда же заключалась в том, что если и был некий заговор, так это тот, что устроила сама Карлотта против бедной Кристины, которая вряд ли подозревала об этом. Карлотта не простила Кристине великого триумфа, когда та заменила ее на сцене.