Призрак Оперы

Отрадных новых чувств полна душа моя…

И в этот самый момент, как я уже сказал, произошло нечто совершенно невообразимое.

Зал встал. Оба директора в своей ложе не смогли сдержать восклицания ужаса… Зрители в недоумении обменивались взглядами, словно надеясь получить друг у друга объяснение столь неожиданному явлению… Лицо Карлотты выражало самую ужасную боль, ее глаза казались безумными. Бедная женщина выпрямилась, ее рот все еще был открыт, когда она закончила петь фразу:

И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…

Но этот рот больше не пел… Она больше не смела произнести ни слова, ни звука…

Потому что этот рот, созданный для гармонии, этот безупречный инструмент, который никогда не подводил, этот великолепный орган, генерировавший самые прекрасные звуки, самые сложные аккорды, самые мягкие модуляции, самые пылкие ритмы… Эта совершенная человеческая механика, которой не хватало, чтобы стать божественной, лишь небесного огня, вызывающего подлинные чувства и возвышающего душу… Этот рот выпустил жабу.

Ужасную, отвратительную, чешуйчатую, ядовитую, скользкую жабу!..

Откуда она взялась? Как ей удалось оказаться на языке? Сложив задние лапы, чтобы прыгнуть выше и дальше, она коварно вылезла из гортани и… квакнула!

Квааааа!.. Ква!

Ах, это ужасное кваканье!

Вы, конечно, поняли, что о жабе я говорю образно. Никто ее не видел, но – черт возьми! – все слышали ее!

Публика в зале чувствовала себя словно забрызганной грязью. Ни одна настоящая жаба, жившая на краю самых вонючих болот, не издавала более отвратительных звуков!

Такого не ожидал никто. Ла Карлотта не могла поверить ни своему горлу, ни своим ушам. Молния, упавшая к ее ногам, удивила бы ее меньше, чем та квакающая жаба, которая только что вырвалась у нее изо рта…

И молния бы ее не опозорила. А этот позор действительно был страшнее смерти.

Боже мой! Кто бы мог предположить такое! Только что она прекрасно пела: «И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…» – пела легко, свободно, так же, как легко вы сказали бы: «Здравствуйте, мадам, как поживаете?»

Нельзя отрицать, существуют, конечно, самонадеянные певицы, желающие в гордыне достичь с помощью слабого от природы голоса исключительных результатов и брать ноты, в которых им отказано в этой жизни. Вот тогда-то небо, чтобы образумить их, посылает им в самый неожиданный момент в рот жабу – квакающую жабу! Все об этом знают. Но чтобы Карлотта, диапазон которой без труда охватывал две верхние октавы, выпустила жабу… Такого никто себе и представить не мог!

Зрители помнили ее мощные высокие ноты, ее виртуозные стаккато в «Волшебной флейте». Помнили ее самый громкий триумф, когда она пела партию Эльвиры в «Дон Жуане» и взяла верхний си-бемоль, чего не могла сделать ее партнерша, исполнявшая Донну Анну. Что же случилось теперь, когда она пела спокойную, тихую мелодию «И сердцу голос тайный о чем-то, о чем-то говорит…»?

Это не укладывалось в голове, и сама собой напрашивалась мысль о колдовстве. Эта жаба не могла появиться естественным образом. Бедная, несчастная, уничтоженная Карлотта!..

Шум в зале нарастал. Если бы подобное несчастье случилось не с Карлоттой, а с кем-то другим, ее бы освистали! Но по отношению к той, которую знали как идеальный музыкальный инструмент, публика ощущала не столько гнев, сколько тревогу и ужас. Да, люди испытывали ужас, став свидетелями катастрофы сродни той, что сломала руки Венеры Милосской!.. Но тогда они хотя бы могли видеть, как нанесен удар!..

А сейчас? Эта жаба была непостижима!..

Карлотта словно оцепенела на несколько секунд, пытаясь понять, действительно ли она сама слышала эту ноту, вылетевшую из ее собственного рта. И можно ли назвать нотой этот звук? Можно ли назвать это даже звуком? Звук все-таки имеет отношение к музыке – а этот адский скрежет… Она пыталась убедить себя, что это не так, что случившееся – какая-то иллюзия, а не преступное предательство ее безупречного голосового органа…

Она ошеломленно огляделась вокруг, словно ища убежища, защиты или, скорее, подтверждения, что все ей почудилось. Ее дрожащие пальцы коснулись горла в жесте защиты и протеста. Нет! Нет! Это кваканье произвела не она! И, казалось, этого мнения придерживался и сам Каролус Фонта, который смотрел на нее с выражением детского, наивного изумления. Потому что он все еще был рядом. Он не покинул ее. Может быть, он объяснит ей, как подобное случилось? Но нет, он не мог этого сделать! В таком же, как и все, недоумении он смотрел на рот Карлотты, словно маленький ребенок, недоверчиво рассматривающий неисчерпаемую шляпу фокусника, гадая, как такой маленький ротик мог вместить такую большую жабу?

Все это – жаба, кваканье, шок, ужас, шум в зале, смущенное оцепенение на сцене и за кулисами, – все, что я так долго и подробно описываю вам, продолжалось лишь несколько секунд.