Опираясь на стену, она встала, подошла к двери, едва переставляя ноги, но только открыла ее – и гул стал громче. «Дождь», – поняла она, даже не заметив, как спустилась по ступенькам на белую гравиевую дорожку. На лицо упала крупная капля. Она остановилась, руки безвольно повисли по бокам.
Дождь усилился, ее одежда уже была насквозь мокрой. Зубы стучали от холода, и Мара медленно и неохотно развернулась к Блэквуду.
Еще одна вспышка молнии залила лужайку светом. Взгляд Мары судорожно метался от окон к открытой двери. Давящее чувство угрозы отступило. Здание снова было просто домом.
– Уф-ф-ф. – Мара потерла глаза. Какие еще варианты? Нехотя она шагнула обратно, поднялась по ступенькам крыльца и зашла в дом. Закрыла за собой дверь и поняла, что плач прекратился.
Ее била дрожь, хотелось поскорее оказаться в тепле и относительной безопасности своей комнаты, но горло саднило. Она прошла в кухню, нашла стакан, который Нил давал ей днем, и налила себе воды, поглядывая в сторону столовой. Сверкнула молния, Мара увидела волны прибитой дождем травы через в отверстие стене, которое Нил не успел заделать.
Слева от нее что-то скрипнуло, и Мара молниеносно обернулась.
Поставив стакан на разделочный столик, она прокралась вперед, в комнату отдыха, нервы уже были напряжены до предела – и увидела, что дверь в подвал приоткрылась.
Облизав губы, Мара посветила на мебель, стены. Ничего не двигалось кроме двери, которая медленно остановилась.
Обойдя дверь, она направила фонарик на ведущие вниз ступеньки. Никого. Вот только и конца им тоже не видно. Беззвучно выругавшись, Мара заглянула внутрь, потом сделала еще шаг и пригнулась, пытаясь разглядеть, что внизу.
Дверь за ней захлопнулась. Мара дернулась, и фонарик выскользнул у нее из рук. Она попыталась его поймать, но промахнулась, фонарик ударился о край ступеньки и погас. Мара прижалась к холодной каменной стене, слушая, как он прыгает дальше по лестнице вниз и наконец катится по полу.
– Вот черт. – У нее вышел только жалобный писк. Повернувшись к двери, Мара покрутила ручку, но та, со скрежетом провернувшись в креплении, оказалась у нее в руках. – Черт! – Она попыталась вставить ее обратно, но что-то не сходилось, а в темноте она просто не видела, что делает не так.
Мара упала на колени. Темнота давила со всех сторон, не давая дышать, а лестница была такой узкой, что она уже ощущала подступающую клаустрофобию, эти липкие щупальца страха.
Она начала осторожно спускаться в подвал, упираясь и руками, и ногами. Лестница была крутой, и ей приходилось нашаривать каждую ступеньку на ощупь, чтобы не сломать шею. Чем ниже она спускалась, тем ощутимее падала температура. Когда будто вечность спустя Мара оказалась внизу, ее уже била неконтролируемая дрожь.
Опустившись на колени и вытянув руки, Мара попыталась нащупать фонарик, но пальцы касались только наваленных как попало камней, но не так необходимого металлического цилиндра.
Дышать становилось все тяжелее, сердце болезненно билось о ребра, она знала, что дышит слишком часто и может свалиться от нехватки кислорода, но ничего не могла поделать. Ей нужно было только немножко света, всего чуточку, чтобы почувствовать себя в безопасности. Движения становились все более беспорядочными, руки хаотично шарили по полу, вынуждая ползти дальше в подвал. Легкие грозили разорваться.
Дверь хлопнула, и Мара совсем забыла как дышать.
Глава девятнадцатая
Камин
Мара шла по коридору второго этажа к лестнице на первый этаж. Странно, но обычно отзывающиеся на каждый шаг половицы не издавали ни звука. Еще один сон?
Она дошла до балюстрады и посмотрела вниз: сколько незнакомой мебели! У двери, рядом с обувным шкафчиком, стояла вешалка для верхней одежды. Само здание выглядит не таким старым, как помнила Мара. Доски светлее, никакой гнили. Однако несмотря на эту новизну все вокруг покрывал слой пыли. Единственная куртка на крючке выглядела так, будто провисела там пару лет.
Обернувшись, Мара увидела, что не одна. Рядом стоял Роберт Кант, привязывал веревку к стойке перил. Узнавание было инстинктивным, но Мара знала, что права. Это узкое лицо, волосы с проседью. Он явно давно не брился, а из свежего пореза на лбу сочилась кровь и стекала по скрюченному носу.