Конверта с деньгами ни на столе, ни на подоконнике нет. Нахожу конверт под столом, наверное, Котася опять бродила по скатерти и, услышав скрип открываемой калитки, быстро смылась, в спешке смахнув его хвостом.
Смотрю в зеркало. Ничего так, затормошенный пожилой дядька.
Не для украинки на себя смотрю. У меня мальчик восьмидесяти лет. Не до того.
Собирал черешню. Поспела.
Дерево уже два дня призывно качало ветвями и разве что не мычало в окно, будто недоенная корова.
Шел по заросшему малиной дворику, колючки царапали мне голые ноги, но это было приятно, и я улыбался, представлял, как всего пару лет назад эту же самую черешню собирала моя мама и эта же малина царапала ноги ей. И на шее ее висел этот же голубой короб для ягод. Это ведь та же самая черешня. И малина — та же. И мама — вот она, это теперь я.
Поднимал упрямо гнущиеся ветки, покрытые брызгами сочных ярко-красных ягод, налитых светом и соком так, что готовы были взорваться меж пальцев. И каждая ягода поворачивалась ко мне самым красивым боком и призывно кивала — «возьми, возьми и меня». Крупные ягоды сами падали мне в ладонь. Пахло травой, солнцем и влажной древесной тенью.
Папа руководил процессом издалека, убеждая меня брать красную черешню, а зеленую оставлять. Бросил мне в голову еще один короб. Попал, но я этого даже не заметил.
Голубой короб быстро наполнился алыми ягодами, и дерево на прощанье уронило мне на вершину этой летней горы два своих темных листа.
«Теперь собирай мои ягоды ты», — певуче сказало мне дерево.
«Приходи еще», — зашелестела малина, показывая свои свежие зеленые колючки.
Я кивнул головой. Конечно, приду. Все-таки в частном доме что-то хорошее есть.
Я бьюсь за папу. Мне нужно избавить его от самого страшного, что может ждать человека, — одиночества в старости. И долги надо отдавать, даже когда тебе о них не напоминают. А родители разве напомнят. Да и то до конца все равно не отдашь…
При всех недостатках у меня есть одно хорошее качество. Если нужно, я иду до конца. Если что-то стоит того, чтобы за него костьми лечь, — лягу и охать не буду.
Это — стоит.
Папа — интеллигент старой закалки, бороться за жизнь ему трудно. Да и не надо. Ведь я не интеллигент, борьба сейчас для меня. А кто-то должен жить для музыки и прекрасного.
Купил папе на ужин хорошую копченую рыбу. Большую такую.
Это не так просто. Чтобы папа меня этой рыбой по роже не отхлестал, оторвал этикетку и решил наврать, что в магазине ее уценили вполовину.
Ну, она правда куплена по акции, но не так чтоб прям в полцены.
Прикинув еще раз, я убрал из оставшейся суммы еще процентов тридцать и уже эту стоимость решил назвать папе при допросе. Если до пыток не дойдет — обойдусь строгим выговором с занесением в личное дело навсегда и изъятием его при каждом удобном случае.
Прокрался домой и быстро распаковал пакет, пока папа еще возился в кровати, у нас обязательный послеобеденный сон — папины голосовые связки должны иногда отдыхать.
Пакет я мгновенно запихал в сумку для сумок, есть у нас и такая, пакетики тоже денег стоят, и папа готов оплакивать каждый новый, словно бродяга — последние порванные штаны.
— Максим! Гм… Кх-х-х… Ма-аксим!
Папа, как лев, пробует голос перед вечерним ревом.
— Чего?
— Пришел?
Папа тянет время. Надо придумать причину для крика.
— Чем мы будем ужинать? Обещал, что ты будешь готовить, и ушел, тетери-ятери…
— Готовлю уже.
Папа выходит на кухню, несколько всклоченный после сказочного мира сна. Его оттуда явно выпихали за скверный характер.
Подозрительно смотрит на меня.
— А чем это так пахнет? Ты опять что-то купил! Мы же еще не доели…
Перехватываю отца на разгоне.
— Ой, ты знаешь, так повезло, шатался по магазинам, а по ним надо ходить, смотреть, где дешевле, и нашел такую рыбу, за копейки, даром практически…
Тут главное — почаще моросить, создавая поток информации и быструю смену картинок — цыганский гипноз.
Папа смотрит на безголовую рыбину, щедро развалившуюся на новой клеенке.
— Копченая… дорогая вроде…
Но мимоходом вкрученные мной слова «даром», «повезло» и «копейки» подмигивают папе из подсознания, сбивая его боевую стойку. Да и запах волшебный, который дошел уже и до моей спальни: слышу, как там заорала Котася: «Мне-е-е!»
Папа снова нюхает воздух.
— Ну ладно, взял и взял. Молодец. Давно рыбы не ели.
Хихикая, чищу картошку. У нас есть еще свежие огурцы, и ужин обещает быть царским.
Папа был взят тепленьким, с постели, операция проведена безупречно. И все бы было совсем хорошо, если бы повторять ее не приходилось каждый день. С переменным успехом.
На войне как на войне.
Сегодня везу папу на плановый медосмотр в поликлинику.
Ехать туда, даже с учетом возможных пробок, — максимум сорок минут. Папа поднял меня с рассветом, за три часа до выхода из дома, специально наврав мне про назначенное время приема. Вдруг опоздаем.
Что старый, что малый — оба не дают спать и орут.
Детей бить нельзя. Но так хочется его укусить. Прям вот два раза цапнул бы. За ухо и за палец.