Про папу

Сейчас раскину руки и обниму их всех. А они веселой, пышущей жаром гурьбой накинутся на меня, и только серьезный Кутя деловито лизнет мне ладонь и спросит, покачивая мохнатыми холмиками бровей: где ты был так долго, наш бог? А я, лаская разной лохматости морды, скажу: пути собачьего бога неисповедимы, вы живы, потому что я помнил о вас и каждого любил больше всех, давайте рассказывайте, как вы тут жили без меня, но с любовью моей.

27 июля 2017 г.

— Папа, у нас в доме вечно стоит такой крик, что соседи вызовут полицию, она увидит, на кого ты сейчас похож с забинтованной головой, и решат, что я тебя бью.

Отец уже в порядке. Потому что у него умный сын и не позволил делать эту никому не нужную операцию, после которой он отходил бы неделю, если бы вообще отошел.

Единственное, конечно, фингал у папы такой, что создает просто идеальную гармонию между масштабом разрушения и моей комплекцией, и, когда мы идем по улице под ручку, я все время говорю прохожим: «Что вы так смотрите, это не я!»

И папа мрачно кивает, говоря: «Да. Уж».

* * *

Папа своим красивым, почти готическим почерком написал мне целый лист, что надо купить, где и по какой цене.

Набрал через час два огромных пакета, жара под сорок, прусь мимо стихийного рыночка — блин, надо еще помидоров взять…

Подхожу к бабушкам, они меня начинают хватать за сумки, руки… И вдруг слышу:

— Ой, сыночку, иди краще до мене, у мене помидоры сладки, гарны, дывысь яки…

Ну и конечно, я, заслушавшись этой сказки, пошел к этой белоснежной бабуле.

— Трохи дороги, зате яки червлены…

Да какое «дороги», о чем речь? Сразу моей юностью пахнуло и показалось что вот сейчас подниму глаза от этих и вправду прекрасных помидор, а вокруг — девяносто седьмой год. Та же жара, то же солнце и Крым, и помидоры те же, и я, молодой и веселый, сейчас дойду до дома, а там мама в огороде возится…

Купил кило помидор и немного юности. Разве это не стоит лишних двадцати рублей?

* * *

На город упала тяжелая, золотая, тягучая, как нуга, жара. Кошка Котася не находит себе места — любое место слишком быстро нагревается от ее жопки. Посидит и бежит искать попрохладней. Собака Белка ошалела, гавкает на жару, выпучив глаза, язык, как тряпка, бултыхается вокруг пасти, охлаждает и не справляется. Думаю окатить ее водой.

Уже поздний вечер, солнце ушло, а жара осталась. Потные комары летают медленно. Убью ведь! — Та убивай, задолбало…

За открытым окном хор безумных, поджариваемых цикад. Крымский зной особый. Медленный, текучий, густой как мед. Зной не жесток, но равнодушен. Словно жаровня ложится с неба на землю. И лежит. Не специально, просто лень двигаться.

Не теряйте времени, приезжайте в Крым.

* * *

Папа опять навернулся на ровном месте и снова ударился лицом, да еще и тем же самым местом.

Полез вытирать пыль, он, как еж, не может сидеть на месте.

К счастью, ударился не сильно, только к трещине скулы это лишнее совсем. Нас разделял стол, я не успел его поймать. Да дело даже не в этом — пока папа, как приседающий на лоток кот, топтался на одном месте, я просто на него смотрел, стараясь понять, что он делает, а он, оказывается, равновесие пытался удержать. Молча.

И так же молча, сцепив зубы, повалился лицом в пол. Ругался уже в доски.

Поднял, успокоил, усадил на диван. Даже корочку на ранке папа не ссадил — обошлось. Ну что теперь делать. Такая теперь у нас жизнь. Сидели с ним без сил на диване и смеялись.

28 июля 2017 г.

У нас сегодня день Гомера.

Я стою в своем рубище во дворе и, не стесняясь соседей, пафосно кричу, отбрасывая руку от себя в сторону кучи земли на бетоне: «Кто это сделал, кто?»

В ответ, как и положено в трагедиях, молчание.

Впрочем, нет, вокруг меня вьется собака Белка, не совсем понимая, в чем ее вина, но, если я так настаиваю, она согласна и просит прощения.

— Ты что, фокстерьер?

— Хорошо, мой дорогой, мой любимый, если хочешь, я буду фокстерьер.

— Нет, ты не фокстерьер!

— Как скажешь, мой золотенький, не буду.

— Какого черта надо было раскапывать клумбу?

— Ах это… кстати, может быть, там еще что-то осталось…

— Пошла вон! Марш в будку! Нет, иди сюда! Кто сожрал Котасино говно?

— Да откуда я знала, что оно тебе нужно!

Котася, выселенная во двор и тем самым поставленная в безвыходную ситуацию (законы гидравлики даже дурным характером не победить), сходила в клумбу. И, как положено кошке, аккуратно прикопала это вот все.

Ну, собаке Белке надо же залезть. Раз прикапывают — это нужно. Вдруг там косточки, например. Или пряник. О, это не пряник, но свеженькое, пойдет.

— Пошла вон, не смей меня облизывать!

— А что?

— Я не смогу обедать теперь.

— Какой ты нежный, мой господин.

— Уйди с моих глаз долой. Ты не овчарка, а землекоп-копрофил.

Весь бетон перед воротами, даже Белкин матрасик под слоем свежевскопанной земли. Овчарки, они позитивщики, то есть за любой кипеж, кроме скучного. Белке просто понравилось копать. Ей сперва было любопытно, потом вкусно (ой, ё…), а потом просто понравилось рыть.

Все-таки собака Белка не человек. Ни один человек не станет копать землю все утро ради жменьки говна.