Про папу

— Ой, как хорошо, папа ее тоже обожает, дома не выключает просто. Ему на настоящий концерт сходить не с кем, я такую музыку терпеть не могу…

— Максим, ну зачем ты врешь? Ты же любишь классику!

Интересно, папа потерял хватку или всегда таким был? Спросить не у кого.

— Папа! Я ее УЖЕ терпеть не могу. Вы знаете, он…

Дверь кабинета открывается. Из дверей выходит непонятное нечто — без возраста, без волос на голове, почти без пола. Мрачно гыкает перегаром.

— Владик, веди себя прилично, — говорит ему наша собеседница.

— Я и так прилично себя веду!

Наверное, муж?

— Сын, — вздыхает женщина, — вот, привела…

Я смотрю на папу. Он на меня. Я грустно качаю головой — не нужен мне такой брат. Папа понимающе надвигает шляпу на нос. Женщина берет под руку свое непонятное нечто, и они направляются к выходу.

— До свидания… На пивзаводе он у меня работает, сорок лет ему всего…

— До свидания, увидимся еще.

Женщина смущенно улыбается, и они с этим невнятным сыном уходят.

— Нет, папа, женщина с таким сыном нам не нужна.

— Да что ты вот начинаешь… Я еле на ногах стою.

А зачем я это начинаю? Сложно объяснить отцу, да и не нужно.

Чтобы все равно чувствовал себя мужиком. Чтобы волосы в носу стриг вовремя. Чтобы единственный глаз горел. Ну вспыхивал хоть иногда.

— Может, отец у него… И вообще, зачем ты ей сказал, что не любишь симфоническую музыку, она теперь думает, что я тебя плохо воспитал.

— А ее сын воспитан хорошо!

— Ну, он пьет же. Хорошо, что ты у меня… хоть не пьешь.

Да, в нашей семье хорошее друг другу принято говорить только в виде упрека.

— А ты что, всерьез клинья для меня к ней хотел подбить?

— А почему нет? Ходили бы на концерты вместе.

— Да…

— Ты бы ее кофе угостил.

— Мне нельзя кофе.

— Ну чаем.

— Чаем можно…

— Скоро осень, можно гулять по Пушкинской, за руки держась…

У папы в глазах появляется мечтательное выражение. Старость испуганно шарахается от человека, который может мечтать.

— А эта женщина еще придет?

— Папа, она, к сожалению, нам не подходит.

— А будет другая?

— Будет, конечно.

Папа улыбается своим мыслям. Вот этой улыбки я и хотел. И я бы тоже погулял по парку. И чтоб за руки. И чая…

— С новой же опять знакомиться надо будет…

— Папа, я любую уболтать смогу.

Папа странно смотрит на меня. В его глазах ужас и восхищение.

Я тоже счастливо улыбаюсь. Есть на свете еще один человек, который в это верит. Он все еще есть.

20 июля 2017 г.

— Максим, ты зачем, тетери-ятери, в большой магазинный пакет собачье дерьмо сложил? Я с ним на рынок пошел, по дороге думаю, что мы из него забыли достать…

— А оно не помещалось в обычный…

— Возьми три маленьких пакета, они бесплатные! А этот денег стоит, я с ним на рынок хожу!

— Папа, этот пакет валялся рядом с другими, я думал, он порванный…

— Зачем в порванный пакет дерьмо собирать? Упрямый ты, так еще и тупой!

— Он целый! Я думал, ты его выбросил.

— А ты же думал, что он порванный!

— Я не знал, порванный он или нет.

— Так если не знал, зачем ты, не глядя, дерьмо в пакет собираешь?

— Я глядел!

— На что ты глядел?

— На пакет и на дерьмо. Теперь на тебя смотрю…

— Ах, ты с отцом так?

Ох, мама, где ты? Если видишь нас сейчас, пошли с неба дождик, чтобы этот человек со двора ушел хотя бы…

21 июля 2017 г.

— Все, мы не подходим характерами! Собирай вещи и возвращайся в свою гребаную Германию! А у меня сил уже нет…

— Папа, не бузи.

— Не учи меня! Молоко на губах не обсохло!

Я мрачно вожусь по дому. В голове вата, я почти не сплю. Но у папы очередное выступление.

— Иду в дом престарелых, это мой крест!

— Я твой крест!

Папа замолкает на несколько секунд. Моя интонация не совпадает со смыслом сказанного.

Но компьютер в папиной голове зависает ненадолго.

— И все-таки езжай, я не хочу с тобой жить, знать, что мой сын лучшие годы тратит на то, чтобы…

— Виктор Васильевич, не говорите мне, что мне делать.

Зря я это сказал. Разом падают три тяжелые бомбы.

— Буду говорить! Буду!!! Я твой отец!

— Ну хорошо, говори.

Папа снижает тон — уже передышка.

— Ты послушай, езжай. Я свое дотяну и так. Будешь меня навещать…

— Если вернусь в Германию, как я тебя навещу?

— Ну, приедешь в отпуск. У меня силы нет уже…

— Я тебе рассказывал, что такое дом престарелых?

— Ну и что, я это заслужил, значит.

— Я так не думаю.

— Не думает он! Смотрите-ка! Умник нашелся!

Я домыл посуду и собираюсь смыться из кухни. Иначе оглохну.

Слышу, как папа уже кричит в телефон.

— Забирайте огород, Максим все равно им не занимается, а у меня силы нет!

Блин… Папа опять звонил родственникам.

А сейчас куда он звонит?

— Я иду в дом престарелых, надоело мне все!

Куда он позвонил, в аптеку?

— Силы нет у меня, понимаете, силы нет!

Мне кажется, от его крика все блохи из дома разбегутся. Было бы неплохо.

Не стоит упрекать отца в неадекватности и истеричности. Он в своем уме. Но он слабеет и чувствует это. Отец не верит в жизнь после смерти. Значит, впереди его ждет темнота. Навсегда. И она приближается…

А тут еще с каждым днем исчезают силы. Хуже видит единственный глаз. Отец один на один с чем-то черным, величиной с космос.