Покой мне обычно даже не снится.
Готовится генеральная битва с блохами. Да, да, мы уже проиграли, но пусть эти твари не думают, что останутся безнаказанными.
Всю дезинфекцию я буду делать сам, папе поручил перебрать вещи в шкафу, часть выкинем, а часть распихаем по полиэтиленовым мешкам и герметично завяжем — пусть блохи сдохнут там, друг друга пожрав, к едрене фене.
Сам я вещи перебирать не стал, все равно толку не будет, папа, как терьер, вцепится в каждую тряпку, и никакие крики «Фу!», «Брось!» и «Выплюнь!» не подействуют. Так что пусть сам решает, что ему там нужно, а что нет.
У папы пошел дым из ушей, как у робота, получившего две противоречащие друг другу команды одновременно. А как иначе: с одной стороны — выбрасывать вещи противоречит всей его природе, а с другой — мешки не бесконечны, и, если все вещи не поместятся, его тупой сын пойдет покупать новые…
Я похихикивал, наслаждаясь тишиной в доме; папа стонал, но тихо.
Однако я недооценил своего отца.
Он стал брать каждую вещь и подходить ко мне со вкрадчивым вопросом: «Максим, а как ты думаешь, выбросить или нет?» Если я говорил «выбросить» — папа начинал причитать, что я с ума сошел. Если я отвечал: «Давай оставим», отец набирал воздуху в грудь и начинал кричать: «Мешки! Ты подумал про мешки? Не поместится-а-а!»
Но я-то тоже хитрый, я ж его сын. В результате вещи уже перебираю я и уже сам пристаю к нему с вопросами. Папа снова в смятении.
И, надо сказать, я тоже. В шкафу оказалось много маминых вещей.
Конечно, по-взрослому надо быстро сложить их в мусорный мешок и отнести на свалку, а лучше бродягам раздать. Сузив глаза и сцепив зубы, так, как люди новорожденных щенят топят. Трудно, но надо.
Но я не умею топить щенят. И учиться этому не хочу.
Беру в руки маленькую старую кацавейку, в ней мама цветы во дворе поливала. Вот и на рукаве вытянутая нить, это она стопудово о забор зацепилась, когда с лейкой тянулась, там до сих пор проволочка торчит… А это ее старое пальто, наклонился к капюшону — мамой пахнет. Деловитой и бодрой.
Как вот все это выбросишь? Я не могу.
— Мешки! Где ты возьмешь мешки-и-и!
Да замолчи ты уже, откуда я знаю. Украду, наверное.
Папа снова упал на остановке и разбил лицо. Привезли домой добрые люди. Все было вроде нормально, но слишком долго не унималась кровь из носу, вызвал скорую, повез отца в больницу.
Дежурный. Рентген. Нейрохирург. Лицевой хирург…
Трещина в скуле. Небольшое смещение.
Весело, чё.
В больницу не отдал, забрал домой. Смещение небольшое, а в папином возрасте операция, носящая, по сути, косметический характер, но с общим наркозом, — зачем?
Выписали кучу лекарств, сделали папе противостолбнячный укол.
Привез отца домой, кормлю его с ложечки творогом с молоком, чтобы рот сильно не раскрывал. Когда папа начинает жевать, из носа опять льет кровь. Капает в чашку с молоком. Тут же ловлю каплю ложкой.
Ловил я ее, ловил, не поймал, бросил ложку и уже просто завыл: «Ну едрена вошь, ну только расслабился немного, чуть-чуть вздохнул — и на тебе!»
Папа посмотрел на меня грустными глазами и тихо сказал: «Разве я виноват, что упал?»
Мне стало очень стыдно, и я тут же притих.
Так и сидим сейчас.
Кровь в молоко — кап! А я ее ложкой из чашки…
Что-то у меня заряд сегодня закончился…
…В довершение праздника папа снова потерял свои очки, я перерыл весь дом — нету. И я сдался. Пусть родной отец до сна теперь ходит по дому слепым, пусть этот дом сгорит вместе с блохами и нами — у меня бензин кончился. Взял пива и хороню этот гребаный день.
Каких только собак и кошек у меня не было. Остались в памяти, как вехи жизни.
Умный и добрый, подобранный с улицы старик Кутя.
Благородный дог Дик, готовый жизнь отдать за моего отца или за пирожные, пытавшийся высокомерно шпынять меня в детстве, пока не получил по сусалам.
Мой верный сиамец, кот Барс, как собака, державшийся моей ноги на прогулках и запрыгивавший мне на плечо по команде.
Цезарский терьерчик Белка, по ней иногда тоскую особенно.
Хотя мне никогда не нравилась привычка родителей называть новых собак кличками старых, должен сказать, что в памяти они не путаются никогда, цезарек Белка — это совсем другой человек, чем нынешняя овчарка.
Разные породы, характеры, судьбы…
Наши домашние животные нас знают лучше, чем кто-либо. О детстве моем расскажет уличник Кутя, о ранней юности — дог Дик, о молодости — веселая Белка. И только Барс, хранитель моих тайн и секретов, вам не расскажет ничего, облизнется только.
Они все любили меня. И я их люблю до сих пор.
Иногда вижу, как иду по солнечному полю, высокая трава щекочет колени, в воздухе запах нагретых июлем маленьких, тихих цветов. Издалека бегут ко мне через поле — скачками, будто черная лань, высоконогий красавец Дик, пустив большие уши по ветру и трепыхая розовым узким язычком, несется, будто пытаясь выскочить из собственной шкуры, маленькая светлая Белка и, далеко отстав, улыбаясь во всю пасть, ковыляет ко мне старый Кутя рядом со всегда неспешным Барсиком…