Старикам много не надо. Почему мы порой жалеем это немногое им дать, непонятно.
Пока то да се, у меня папа наконец потолстел! Такая радость.
И животик появился, и щечки…
Мы его с Сашкой задразнили, папа очень смеялся.
Водил Белку к ветеринару, поборолись, подушили вонючих собак, потом сразу повез папу к хирургу, потом в процедурный («выписка! выписка где!»). Сняли швы, я отвел папу в кафе и накормил блинами, выйдя оттуда, немного поспорили, как нужно папу поддерживать, идя по улице. Я настоял на своем и, запихав продолжавшего дискуссию отца и себя в переполненный автобус, повез его домой. Папа наотрез отказывается садиться в такси. Час пик, народу битком, не фига не видно, я одной рукой повис на поручне, другой обхватил папу за живот, согнул ногу как аист, и папа всю дорогу просидел у меня на коленке, благо мне, стоя на одной ноге, даже равновесия держать не пришлось, подпирали со всех сторон.
Однако папа все равно устал и потому рассердился, когда я вел его в одну сторону, назло мне шагал в другую. Кончилось тем, что я взял его за шиворот, как вредного кота («О-о-о! Вот так хорошо!»), и понес домой. Это оказалось действительно очень удобно, папе легче идти, так как он практически висит у меня на руке и только ногами перебирает, а я спокоен, упадет, только если выпадет из куртки, а она застегнута. Если бы не чудовищный вид со стороны, так бы с ним и ходил всегда, но люди не поймут.
Надо подумать, можно ли запускать руку ему под куртку за спиной и вести его как Петрушку, оно, может, со стороны унизительно немного, но идите вы, это очень удобно и практично.
И все было бы хорошо, но прямо у калитки папа вдруг судорожно задергал руками и ногами и потребовал его снять с вешалки, так как тут, перед воротами, у него своя техника безопасности. «Тут есть такая труба, я за нее держусь… нет! Отпусти меня! Я всегда держусь за эту трубу!» Я хотел снова открыть дискуссию, но папа начал скандалить, и я отпустил его воротник, чтобы подхватить сзади.
И именно в эту секунду папа стал заваливаться набок. Трубы на месте не оказалось, хозяйственный Сашка ее вырвал и отнес за дом. Папа поймал воздух рукой и с жалобным криком стал исчезать в темноте. Я царапнул тьму наугад и снова крепко схватил там его за шкирку, но было уже поздно, и мы оба, одновременно позвав на помощь всем известную развратную женщину, повалились прямо в розовый куст у забора.
Я все-таки успел, спиной вперед, поднырнуть под низ, и даже удачно — почти не пострадал, так как шипы впились в куртку, и папа, упав на меня, побиться не побился, но исцарапал себе все лицо.
Один шип прошел в миллиметре от его единственного видящего глаза, прямо по веку. Кровищи опять был ручей, но обошлось.
Когда я облеплял папино лицо ватой, ему, конечно, досталось — за упрямство и склочный характер.
А розовые кусты я мстительно обещал вырубить и предать огню. Твари неблагодарные.
А у вас как день прошел? Тоже спокойно и уютно?
Скоро весна.
Подумал, что ждешь ее так же, как ждешь любовь. Без этого нельзя.
Помню, когда я работал в доме престарелых, был у меня там друг, старик Клаус. Он забывал все, что было по времени дальше двадцати минут назад. Меня он называл то Карлом, то Фридрихом, видимо, такое типично немецкое имя, как Макс, с моим лицом не вязалось.
Стоим мы как-то с ним во дворе поздней осенью, я ему курточку почистил, со своей драной кепкой он и вовсе никогда не расставался, дышим воздухом, и вдруг вижу, как Клаус присел на корточки и внимательно смотрит на уже жухлую траву, покрытую тонким инеем.
— Клаус, ты что там увидел?
Клаус вздохнул и сам вытер слюну у себя с подбородка.
— Карл, знаешь, что я хочу?
— Я Макс.
— Ну все равно. Знаешь?
— Нет.
— До весны дожить. Только это секрет, пусть останется между нами.
Я присел рядом с ним.
— Ты же вечно бурчишь, все тебе не так. Утром хотел подраться со мной.
— Я? Ты с ума сошел?
— Кричал, что не хочешь больше жить, кулаками махал…
— Я тебя ударил?
— Нет, промахнулся.
— Просто я не хотел тебя бить.
— Просто ты косорукий.
Клаус виновато хихикает, затем досадливо машет рукой, отгоняя новую тему, дожить до весны — это очень важно, надо не забыть, а тут я с какими-то глупостями…
— Клаус, не волнуйся, ты говорил про весну.
Старик успокоился и стал снова внимательно смотреть себе под ноги.
— Хочу увидеть траву снова зеленую. Чтобы птичка маленькая прилетела, села возле нас, покрутила головой и улетела. Понимаешь? Вот увижу, что все опять хорошо, и умру.
Клаус оторвал стебель сухой травы, помял в пальцах и положил его себе в рот.
Я не стал кричать: «Клаус, это не едят!» Едят. На взгляд, на звук, на вкус надо пробовать жизнь. Пока глаза глядят, ладонь чувствует и помнишь себя хотя бы двадцать минут. И тогда даже в самом конце может прийти весна.
— Саша, он опять ходит без палочки, мне уже хочется его побить.
— Виктор Васильевич, не обращайте на Максима внимания, он тролль.
— Он ведь навернется опять, и трындец. Папа, ты же умный человек…