Про папу

— Да пошел ты. Я хорошо себя чувствую сегодня, зачем мне палочка?

— Чем же бить… Ремнем — это отцовская прерогатива. Тапочком? Нет, сложенной газетой — самое лучшее, как кота. Как увижу, что опять без палки… Будет с палкой ходить, чтоб от газеты отбиваться.

Есть вариант обложить все места, где папа любит падать, матрасами. Но где столько матрасов взять? Тем более Котася стопудово посмотрит на них удивленно, понюхает, ничего не учует и решит, что это надо поправить.

Вчера я поймал сползающего папу по книжной полке, он обреченно бормотал: «Падаю, падаю», — а я как раз мыл руки, обкусанные собакой Белкой, облапал папу мыльными руками, но до пола не дал сползти.

А позавчера ухватил через стол падающего отца за рукав свитера, папа просто сел на пол, а я лег животом на чашки с остатками супа.

Интересно, почему после каждой ловли падающего отца я издаю торжествующий злодейский смех?

19 февраля 2018 г.

У меня какой-то резкий упадок сил, перенервничал на днях, а тут после подработки сперва в аптеку за лекарствами отцу, потом на другой конец города в собачью аптеку за каплями для Белки, потом в медпункт за папиной карточкой (опоздал, завтра с утра), потом в супермаркет и оттуда принес полный баул.

И выяснилось, что я в этой беготне не взял хлеба. Что тут началось, как всегда…

Но это еще были пустяки. Вот когда я достал из баула две пачки ванильных сухарей и небольшую сдобную булочку с маком, которую папа очень любит, вот тут небо обрушилось на мою голову.

— Зачем булка, когда есть сухари, зачем??? — патетически кричал папа, как пьяный поэт на бушующее море.

— Папа, сухари есть не всегда, пусть лежат, ничего им не сделается. Если их не хочешь, сегодня булочку ешь…

— Не буду булку, не буду, не хочу, на фиг мне эта сдоба! Убери со стола немедленно! Убери, я сказал!

И вот тут я взорвался. Ухватил несчастную булку, раскрыл дверь и так зафигачил в сгущавшиеся сумерки, что та ядром влетела в забор, отскочила от него и залетела обратно, причем снова мне в руки.

Будь я в себе, рассмеялся бы, но тут это издевательство со стороны жалкой булки привело меня в состояние просто звериное, и я, подбросив ее в воздух, дал ей такого пинка, что хлебное изделие, которое, в общем, и пинать-то грех, перелетело через забор и со свистом скрылось в темноте.

Я развернулся к папе:

— Все, успокойся, нет у тебя сдобы.

Папа сидел, пораженный, на стуле, и в глазах его читалось: «Какой страстный мальчик, однако!» Я ушел к себе в комнату и закрыл дверь.

Слышал, как из своей комнаты вышел хихикающий Сашка, видимо, наша война достала его и через спасительные беруши, которыми он нейтрализует папу, всегда сохраняя внутренний штиль. Я вот себе такое удовольствие позволить не могу.

Лег в одежде на кровать и закрыл рукой голову. Если и задремал, то совсем ненадолго. Когда я, убрав руку со лба, открыл глаза, на кухне все еще пили чай.

Вышел на свет с видом: «Всех прощаю, а себя больше всех».

Сашка, все еще не переставший тихо хихикать, макал сухари в чай. А папа… Папа задумчиво жевал кусок давленной моим кроссовком булки. Судя по тому, что на его голове с отросшими волосками над подковообразным шрамом криво сидел картуз, он куда-то выходил. Да понятно куда.

На скатерти лежал мокрый насквозь кусок сдобы (папа его аккуратно помыл) и будто виновато, побитой собачкой смотрел на меня.

Папа, глядя в сторону, жевал долго и старательно, придерживая ладонь у подбородка, чтобы крошки не сыпались на пол. Потом встал и молча ушел к себе.

А я погладил оставшийся на столе кусочек булки и сказал ей: «Я больше не буду».

20 февраля 2018 г.

Раньше мне всегда было жаль цветы в букетах. Стоят в вазе, нежные и чуткие, как доверчиво замершие бабочки, и тихо умирают.

А теперь я любуюсь ими. У цветов ведь нет прошлого, два дня назад они были просто зеленой травой, а будущее их так коротко, что его можно сказать что и нет. Цветы — это всегда только здесь и сейчас. Прекрасные мгновения на тонких стеблях.

Все конечно. И это лишний повод любить жизнь.

Мы всего лишь срезанные цветы.

21 февраля 2018 г.

Ситуация такова: к обычным докторам папу водить бесполезно, только мучить старика, там ответ один: «Ну, возраст, все понятно, хотите, выпишем вот это и вот это еще (но толку все равно не будет). Следующий!»

Я и сам знаю, что от возраста нет лекарств. Но если любой, даже самый необычный способ заставит его отступить хотя бы на месяц, усилия того стоят.

Если надо, я маньяк.

Будем бороться и улыбаться старости назло до конца.

…Я на руках папы. Он держит меня, сидящего в деревянном самолете с настоящим пластмассовым винтом. Папа сделал его для меня сам, и я радостно кричу первую команду: «От винта!»

Папа вторит мне: «Лево руля!» — и я поворачиваю зеленый настоящий штурвал от педальной машины, пересаженный на мой самый прекрасный на свете самолет…

Ничего не изменилось. Просто мы с папой поменялись местами. Полет продолжается, мы все еще вместе. И руки мои сильны, как тогда у папы.

23 февраля 2018 г.

Папа, завтракая, уронил котелок каши, и мне досталось, конечно.