Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

И мимо столиков железны[х],все пьющих[672] рюмочками губ[673]сок завсегдатаев полезных[674], —за светлым труп[ом] темный труп[675].И мимо палевых бананов[676],рекламных около живых,и многоногих барабановтвоих уборных угловых,

Париж! я ухожу без гневас небывшего свиданья[677] в мир,где дева не ложится слева…[678] —

разумной рифмы не оказалось при перекличке, и собрание было распущено, – а сколько раз он давал себе зарок не соблазняться возможностью случай[ного] сброда образов, когда вдохновенье только рябь на поверхности[679], а внутри не тем занят, совсем не тем.

Гнев был – и потому, может бы[ть], рифма не вышла. Он возвраща[лся] домой и не знал на кого сердиться за то, что она не пришла. На случай, который иначе не был бы случаем? На себя, – который иначе не был бы собой? На нее? Но[680]

<…>[681]

Ладно, столько же, но я буду trebovatelney[682].

«Tout ce que tu veux», – ответила она ловко и спокойно, posément[683]. «Tiens![684] – воскликнула она, очень довольная. – Тот же двенадцатый номер!» Гнилая горничиха[685]

.

[5]

Как бы умножить ее? Отраженьями, переходами[686]. Длить и откладывать[687]. «Торопит миг…» – тем торопит, что – пятистопная среди александрийских[688]. Предоставив хлопотам ее холодных пальчиков свое бремя, свое сиротство, он почувствовал, что это опасно, сейчас все потеряет, и молча перешел к другому. Там у нее был небольшой желтоватый синяк, и сызнова подступило… Призма, призма, умножь! Не зная, как быть, ладонью низко пригнул ее маленькую голову с щелочками в мочках[689] невинных ушей и серьезными, с рассеянными [sic] глазами, вручил то, что было сейчас жизнью, искусным[690] устам, раскрывавшимся с задержкой[691], но опять забродило[692], и пришлось прервать.

«Я обожаю тебя», – произнес он вслух, безнадежно. Медленно поцеловал ее в нагретые губы.

«Mais toi aussi, je te trouve très gentil»[693], – снисходительно-дружески[694] (и, вероятно, думает, который час или перестал ли дождь, – и в этом-то ее безнадежном отсутствии весь смысл моего блаженства). Медлить у двер[и] и чувствовать, что оно там, мое невероятное совершенство – стучаться и наконец войти – и, кончено, – магический обман, – мгновенно оказываешь[ся] опять снаружи. Все равно. Переступлю.

«J’aime l’épée[695] qui brille, le poisson qui frétille et le petit ventre de ma gentille»[696]. (Откуда? Сережа Боткин[697] любил повторять.)

«В среду, там же».

«Oui, si tu veux, ça me va…»[698]

«Но ты наверное придешь?»

Она ответила, что никогда не подкладывает никаких кроликов, а на другой день[699]

, страшно рано, Зина из своей лазури[700] позвонила по телефону, что завтра едет такой-то в Ниццу на автомобиле, и чтобы он приехал вместе, и он приехал вместе, и [2 – нрзб. ] между Rieux и Boujou[701] думал, что вот она пришла, и ждет – и не заразился ли[702].

[6][703]

Встречи с (воображаемым) Фальтером. Почти дознался. Затем:

Вышел вместе с Зиной, расстался с ней на углу (шла к родителям), зашел купить папиросы (русские шоферы играют, стоя у прилавка, в поставляемые кабаком кости), вернулся домой, увидел спину жилицы, уходящей по улице, у телефона нашел записку: только что звонили из полиции (на такой-то улице), просят немедленно явиться[704], вспомнил драку на улице (с пьяным литератором) на прошлой неделе и немедленно пошел. Там на кожаном диване, завернутая в простыню (откуда у них простыня?) лежала мертвая Зина. За эти десять минут она успела сойти[705] с автобуса прямо под автомобиль. Тут же малознакомая дама, случайно бывшая на том автобусе. Теперь в вульгарной роли утешительницы. Отделался от нее на углу. Ходил, сидел в скверах[706]. Пошел к одним, там нич[ег]о не знали. Посидел. Пошел к Ѳ[707], посидел; когда оказалось, что уже знают, ушел. Пошел домой к сестре, не застал, встретил ее потом внизу. Пошел с ней домой за вещами (главным образом хотел избежать тестя и тещу). Поехал к ней, у нее ночевал в одной постели. (Чепуха с деньгами.) Рано утром уехал на юг. Ее нет, ничего не хочу знать, никаких похорон, некого хоронить, ее нет.