Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

В своей работе «„Дар“ за чертой страницы», предпосланной первой полной публикации рукописи продолжения «Дара» (Набоков В. Дар. II часть // Звезда. 2015. № 4. С. 157–175), я постарался прояснить историю возникновения одного из ключевых для всей литературной деятельности Набокова замыслов, разыскать новые источники и разобраться в многоярусных связях этих набросков с другими его сочинениями – от «Solus Rex» до «Лолиты», от эссе «Определения» до «Парижской поэмы». В сентябрьском номере «Звезды» 2015 года и одновременно в IX выпуске «Nabokov Online Journal» напечатана статья А. Долинина «О пагубах дилетантизма», в которой, помимо публикации Б. Бойдом и О. Ворониной в 2009 году избранных писем Набокова к жене, рассматривается эта моя работа. Отметив мое «трудолюбие» и «остроумные расшифровки трудных мест», Долинин вскоре переходит на резко осуждающий тон, указывает, как мне следовало прочитать то или иное место, как составить примечание и т. д., и кончает свою статью патетической фразой о «неловком дилетанте», который «калечит рукопись» Набокова.

При чтении статьи Долинина в самом деле становится неловко. От авторитетного ученого ждешь известного уровня ведения полемики, бесспорно-точных доказательств и доводов, а не эмоциональных эскапад, необдуманных заключений и высказываний ad personam. Удивляет, например, такое легковесное утверждение Долинина в ответ на мое между прочим сделанное замечание, что Набоков сочинял вторую часть «Дара» сто лет спустя после того, как Гоголь сочинял второй том «Мертвых душ»: «Вообще-то Гоголь, – так пишет Долинин, – в 1841 году занимался подготовкой к печати первого тома „Мертвых душ“, а не сочинением второго». Между тем, если уж Долинин считает этот вопрос важным для оценки моей трактовки «Розовой тетради», первый том «Мертвых душ» был дописан к концу 1840 года и вскоре Гоголь приступил к работе над вторым. П. В. Анненков, живший летом 1841 года в Риме и переписывавший главы первого тома под диктовку автора, свидетельствует, что именно в это время Гоголем был «предпринят» второй том, причем работа продвигалась настолько быстро, что пошли слухи о скором окончании поэмы[725].

Замечание Долинина о том, что слова «Какая она изящная, жалкая и что у нее один любовник за другим…» относятся к сорокалетней сестре Федора Татьяне (она старше его на два года), противоречит роману и связанному с ним рассказу «Круг», из которых нам известно, что у нее есть муж (Кутасов) и дочь.

В замечаниях о «Русалке» предложение Долинина разделить текст концовки на две части, убрав одну в примечание, дабы снять существующее в черновике противоречие с гибелью/бегством князя, иначе как нонсенсом нельзя назвать: оба варианта равноправны, поскольку ни один из них не вычеркнут. Развивая теорию о двух редакциях этого места, более ранней и более поздней, Долинин игнорирует мое примечание о наличии отдельного набоковского черновика всей концовки «Русалки», действительно более раннего, в котором точно так же намечены два разных финала: по одному князь убегает, по другому «бросается в Днепр»! Очевидно, что Набоков колебался в выборе развязки и принял окончательное решение только при публикации текста «Русалки» в «Новом журнале» (1942. № 2).

Обращаясь к проблеме датировки «Розовой тетради», Долинин пишет, что «Набоков никогда, ни словом, не обмолвится о том, что собирался тогда [осенью 1939 года] писать второй том „Дара“, хотя еще

в 1941 г. говорил об этом Алданову» (курсив мой. – А. Б.). Ничего подобного. Набоков, как должно быть известно Долинину, не говорил Алданову в 1941 году, что собирался осенью 1939 года писать продолжение «Дара», да и на чем основано это неожиданное утверждение? Известно лишь, что 14 апреля 1941 года Алданов написал Набокову, что ждет от него «новый роман – продолжение „Дара“», который, как я показал в своей работе, Набоков сочинял как раз весной этого года.

Поправки Долинина к моему прочтению трудных мест также порой вызывают недоумение. К примеру, он отвергает мое прочтение «под заветный звук длинного звонка» и предлагает вместо этого: «проститутка <…> поднимается по крутой лестнице под „завитый звук“ длинного звонка (то есть лестница винтовая!)». Однако в рукописи это слово написано через «ять» – «завѣт[н]ый», по значению: тайный, известный немногим, и никакой винтовой лестницы у Набокова нет.