Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

Алексеев сформулировал основные принципы будущей Конституции России. В пункте «Основы государственной власти» сказано, что народ как основу государственной власти нельзя отождествлять с интересами лишь голосующих граждан. К народу принадлежат и те, кто не голосует (малолетние, подрастающее поколение); провозглашено, что в конституции должны быть раскрыты принципы социального и культурного строя государства на основе правового реализма, официальные органы должны быть фактически существующими и правомочными.

В будущей конституции Алексеев считал необходимым изменить соотношение роли верховной правительственной власти и системы государственных органов; необходимо юридическое утверждение реальной единоличной власти, олицетворяющей государственное единство и символизирующей в то же время «постоянство государственной жизни», что может быть реализовано, по мнению Алексеева, при установлении президентской власти. Народное представительство в России должно формироваться не по корпоративной системе, а по территориальному, экономическому, национальному принципам, с учетом земского самоуправления. Важно создание статей об организации суда и защите прав личности. Принятие в будущей России подобной конституции, считал Алексеев, создало бы благоприятные условия для развития атмосферы права, отсутствие которой составляет «главную язву советской жизни», и помогло бы преодолеть трудности в построении в России правового государства[300].

В области строительства национальных отношений, с точки зрения евразийцев, советский федеративный строй, определяемый геополитическим единством евразийских национальностей и общим местом развития, нуждался в существенных изменениях. Необходимо было устранить коммунистический гнет и предоставить свободу духовного самоопределения на религиозной и лично-хозяйственной основе.

К национальной политике большевиков Алексеев относился двояко: с одной стороны, он признавал мощь советского государства, способного оказывать «силу притяжения» и вовлечения отдельных национальностей в единый союз, с другой – отмечал ограниченность советского федерализма. Интересы отдельных федераций были подчинены интересам пролетарского государства, и главным объектом федерации являлось не государство, а класс. Государства, вступающие в СССР, должны были быть государствами Советов, отказаться от самоуправления и не иметь иных конституций, кроме советских.

В советском федерализме, включающим интернационализм, который не признавал нацию как «самостоятельную ценность», Алексеев видел «тактическое средство», «заманчивый и обстоятельный лозунг». Он полагал, что большевистская национальная политика не имеет перспективы и что народы, которые ранее и не помышляли об автономии, разрушат и интернационализм, и Россию. Существующий в СССР строй, проникнутый идеалами интернационализма и коммунизма, надлежало преобразовать в наднациональный строй на национальной основе. При этом русская культура должна была стать базой наднациональной (евразийской) культуры, не допуская, однако, ограничения и стеснения других национальных культур[301].

Для евразийцев экономическая жизнь существовала лишь как средство для духовного развития человека. Учреждаемый ими строй государства подчинялся бы установлению принципов справедливости и общего дела. Будущее евразийское государство должно было стать «государством трудящихся, государством социальной справедливости и права». В основу хозяйственной жизни евразийцы ставили государственную собственность и государственный план, которые обеспечивали бы экономическую независимость Евразии и интересы трудящихся. «Евразийцы являются сторонниками широкого государственного регулирования и контроля хозяйственной жизни, а также сторонниками принятия на себя государством существенных хозяйственных функций»[302]

. Это регулирование во многом определяется особенностями месторазвития Евразии, широтой и не всегда обозримой доступностью территории. Государственные предприятия должны охватить стратегические отрасли промышленности, которые обеспечат необходимый минимум продукции. Во избежание перерождения государственной промышленности в капиталистическую, отрицающую духовные основы человеческого существования, евразийцы считали необходимым создать и частную промышленность.

«Лично-хозяйственный» подход способствовал бы увеличению общественного продукта во благо всех трудящихся. При этом в программных документах евразийцев подчеркивалось, что речь идет не о свободе частной собственности, противоречащей социальной справедливости, а о свободе частно-хозяйственной инициативы. Это означает, что «“частники” являются не классом, а профессией, имеющей функциональный характер»[303]. Частную промышленность евразийцы считали необходимым сопроводить введением концессий как для отечественных, так и для иностранных владельцев. Концессии должны входить в синдикаты по отраслям и регулировать процесс выработки продукции.