Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

Монархия иосифлян приобрела особый характер с появлением раскола, поставившего своей главной целью установление правоверия. Становилось распространенным мнение, отмечал Алексеев, что истинный православный не обязан повиноваться правительству, если оно перестало стоять на страже веры. Потребность русского человека изменить «пошатнувшиеся порядки», создать «государство правды» Алексеев признавал «исконным стремлением русской души», свойственной Московскому царству. Он подчеркивал «обоготворенное» отношение народа к монархии как к политическому идеалу и одновременно указывал на «резкий политический протест» и «глубокую социальную критику власти». Народное творчество запечатлело это отношение в пословицах и поговорках «До бога высоко, до царя далеко», «Не ведает царь, что делает псарь», «Царь жалует, псарь разжалует». «В этих изречениях, – писал он, – порицается не сама монархия как институт, но ее реальные воплощения». Корень социального зла видится в «барах и боярах», изменяющих природу царской власти. «Так искажаются, – заключал Алексеев, – в народном сознании божественные установления монархии»[292].

Иосифлянство, популярное и укоренившееся в народном сознании политическое направление, как идеология государства не являлось единственным. Теорию «заволжских старцев» во главе с Нилом Сорским, развитую в XVI в. Вассианом Патрикеевым и затем поддержанную Максимом Греком, Алексеев считал незаслуженно забытой. Он ссылался на О. Миллера, утверждавшего спорность вопроса, какому из двух течений – иосифлянству или старчеству – принадлежит приоритет в народе. Партия заволжских старцев так же, как иосифляне, стояла на точке зрения богоустроенности царской власти.

Однако, Алексеев признавал в программах этих теорий существенные различия. Для заволжских старцев «земное государство» не может быть отображением и подобием божественного порядка, «всякое земное государство» всегда «лежит во грехе»; существует «внесветское царство» – царство Божие, и «путь к нему – это не путь государства, а путь иночества». Именно в этом пункте Алексеев видел коренное противоречие двух направлений русского православия. Для иосифлян главная цель – учреждение правоверного государства, по существу «слившегося» с установлениями религии, и в этом государстве «живет сам небесный принцип». Для заволжских старцев служение «положительному религиозному закону» состояло не в служении государству, а в «глубоком личном акте», в «постижении божественного света, которым освящена жизнь иная». Программа заволжских старцев требовала разделения церковной и светской сфер; не церковь следует «опустить до состояния государства, но государство поставить под чисто нравственное руководительство церкви».

Показательно и различие, проводимое Алексеевым при сравнении уставов монастырей иосифлян и заволжских старцев. Монастырь Иосифа Волоколамского являлся церковно-государственным учреждением, проникнутым регламентацией и дисциплиной, при которых иноки были заняты исполнением внешних обязанностей и им некогда было заниматься «духовными упражнениями». Этот монастырь справедливо называют, считал Алексеев, не только церковно-государственным, но и исправительным органом. Монастырь Нила Сорского не есть учреждение церковно-государственное и исправительное, но «вольная школа духовной жизни», ведущая к духовному подвижничеству.

Алексеев полагал, что необходимо было преобразовать московскую монархию в правовое государство, подчинить царя законности, упрочить личную свободу, ограничить самодержавие. Политическую идеологию русского народа Алексеев не исчерпывал изложением теорий иосифлян и заволжских старцев. «Заложенной в душе» русского народа он считал идею диктатуры, основателем которой в России был Пересветов, и идею русской вольницы, выразителем которой являлись казачество и народные движения Разина и Пугачева. Пересветов, отмечает Алексеев, установление диктатуры обосновывал отсутствием «правды» в «социально-политическом быте Московии», богатством бояр и порабощением людей, этим «главным злом Московского государства». В своем политическом учении Пересветов на первое место перед «верой» ставил «правду». Эта мысль, замечал Алексеев, отделяла Пересветова от иосифлян. Позиция Пересветова, писал Алексеев, «…исходила из мысли о необходимости создания мощного государства по типу восточной деспотии. Идеал московской пересветовской монархии основывался на диктатуре «особо избранной группы», составленной на средних людей»[293]

.

Политическим идеалом, воплощенным в действительность, являлось «Государство правды». Таким государством теоретик евразийского государства Алексеев признавал Московскую Русь, освобожденную от несовершенств и искажений. Будущая евразийская держава мыслилась как государство, противостоящее западноевропейской, демократической и коммунистической системам.