Наш командир… Он так и стоит перед глазами: в своем почерневшем от пота и грязи берете там, на вершине скалы, в палящих лучах заходящего солнца. Глаза его, невыносимо огромные на осунувшемся лице, щурятся от дыма из трубки, и лучики морщинок пучками расходятся в стороны. Он молчит и с улыбкой внимательно всматривается в каждого, и этот взгляд горячо проникает в самую душу… Закатное солнце чуть подсвечивает его бледные, заросшие выгоревшей бородой щеки. Как ни странно, после нечеловеческого восхождения ему немного легче, словно он получил вожделенную порцию адреналина. Запас адреналиновых инъекций всегда выручал его в минуты тяжелых приступов. Но это было в начале похода.
«Ну, вот видите, нет ничего невозможного, – вдруг произносит он. Улыбка все так же играет в прятки в густой бороде с клубами табачного дыма. – Мы хорошо попостились… – голос его тих и прозрачен, он журчит, как родник, омывая наши выгоревшие сердца. – Давно так никто не постился, как мы. Отсюда и маленькие привилегии. Можем, к примеру, справлять Пасху в любое удобное время. И совершить вознесение. Мог ли Паблито мечтать об этом одиннадцать месяцев тому назад, поддерживая козлятиной свой жирок в Каламине? А теперь достаточно было подуть попутному ветерку, и его невесомая плоть вознеслась на скалу…» Франсиско Уанка, к которому он обратился, понимающе закивал и рассмеялся, и все, кто был в силах, рассмеялись на шутку Фернандо. Действительно, трудно было признать в Паблито, качавшемся от усталости и ветра, того самого студента правоведения Франсиско Уанку, который появился в Каламине с людьми Мойсеса Гевары. Паблито, так его окрестили в отряде. Из-за лишнего веса ему поначалу приходилось очень трудно. Командир постоянно подтрунивал ним и над Вило Акуньей, своим старым кубинским товарищем Хоакином, называя их «нашими толстячками». Из-за тучности Уанка был оставлен охранять Каламину на время первого разведывательного похода. Тогда утонул в Рио-Гранде его друг Бенхамин… А спустя шесть месяцев Хоакин, командир арьергарда, был изрешечен пулями в засаде у брода Йесо… Поначалу Фернандо всерьез сомневался насчет Уанки? Можно ли оставлять его в отряде. Способен ли он стать партизаном? Что ж, Паблито был среди тех, кто выдержал пост до конца и вознёсся. Вслед за своим командиром…
Он так и сказал: «Давно так никто не постился, как мы», и потом добавил про Пасху. А еще он сказал, что мы должны отдохнуть, и, так как у нас не осталось еды, то привал будет нашим разговением. А потом мы пройдем по ущелью, оставим проклятую Игуэрру по левую руку и доберемся до апельсиновой рощи, что растет на берегу Санта Элены. Правда, он называл Игуэрру Смоковницей, как местные жители. Фернандо так и сказал: «Обогнем бесплодную Смоковницу, а там рукой подать до апельсиновой рощи». Все остальные звали Игуэрру не иначе, как проклятой. Ведь там погибли Коко и Мануэль Эрнандес, и Марио, настоящие партизаны…