– Что-то в горле пересохло, – произнес, наконец, Сентено, таким глухим и, действительно, иссохшим голосом, точно он доносился из склепа. – Предлагаю смочить голосовые связки коньяком.
– У вас отменный коньяк, сеньор посол.
– А что вы скажете по поводу засухи, которая опустошила окрестности Вальегранде в тот год? – на треть наполнив «тюльпанные» бокалы, генерал взял свою стеклянную сферу с янтарной жидкостью и устало откинулся на спинку кресла. – Вряд ли такое по зубам кубинцам, даже если бы Кастро вывел всю Кубу на митинг и заставил молиться о ниспослании засухи, глада и мора на головы грешных боливийцев… Ведь подумать только:
У тебя тоже пересохло во рту, и глоток коньяка, душистой ванильной субстанции, обволакивает небо спасительной росой, а язык, избавляясь от одеревенения, оживает для того вопроса, который ты никак не дерзнешь задать.
– Сеньор генерал… Вы в это верите?..
– Верю ли я?.. – он умолк, сделав ещё один глоток из бокала. – Не знаю, можно ли это понять тому, кто там не был… Мы приземлились в Игуэрре в шесть тридцать утра – я и Феликс Родригес. Этот глупец еле дотерпел до посадки. Казалось, что он выпрыгнет из вертолета, чтобы как можно быстрее добраться до своей добычи. А ведь он торопился навстречу своему проклятию…
– Но вы тоже
– Да… да, я тоже… – Сентено залпом осушил коньяк и, придвинув к себе графин, наполнил бокал до половины. – Это армия, молодой человек. Это приказ… Приговор вынес Барриентос. Он не отходил от телефона, каждые десять минут звонил послу Хендерсону, а тот в Вашингтон. Янки, они приказали Барриентосу… А я всего лишь передал приказ. Мне поручили. Меня даже не было на совещании в Мирафлорес, в кабинете Овандо, где они одобрили депешу из Вашингтона. Мне поручили. Мы вели войну… И Че прекрасно это понимал.
– Понимал?
– Его взгляд… Он говорил больше, чем слова. Этот зеленый взгляд. Он смотрел в каждого из нас… Он
Сентено умолк и посмотрел на дверь своего кабинета, и ты невольно оглянулся и вздрогнул. Он смотрел таким взглядом, будто знал, что сейчас кто-то вот-вот нажмет на ручку двери и войдет внутрь.
– Этот разговор… Там к стене, прямо у порога, был прибит умывальник… Наверное, школьников заставляли мыть руки перед входом в школу. В Игуэрре сплошная пыль. Такое впечатление, что туда намело весь тысячелетний прах. Сущая дыра мира. Бездонная дыра… Когда вертолет садился, мы подняли целые тучи пыли. Нечем было дышать. Мы перхали и кашляли, вся эта новозаветная пыль покрыла нас толстым слоем. Но Родригесу не терпелось скорее увидеть пленного Че, и я не успел привести себя в порядок. Пыль скрипела на зубах, набилась в нос и глотку, и за ворот, в глаза… Я вышел на порог школы точно в беспамятстве. Дверь закрылась… Я подошел к умывальнику и принялся тереть лицо и руки… Вода была теплая, и никакой свежести и облегчения не приносила. Даже ночью вода не остывала. Ночи были душными. Как в Майами… ха-ха… Да, мне ничего больше не оставалось… Умыть руки…
Сентено положил свои руки на стол и посмотрел на них. А потом на тебя. Языки лихорадочного пламени танцевали в его взгляде, точно маленькие человечки, которые корчились от электрического прикосновения пиканы.
– Почему я это сделал? Я подошел к умывальнику и принялся тереть руки. Словно в беспамятстве…
Он посмотрел на тебя таким беспомощным молящим взглядом, словно ты мог дать ответ на его вопрос, затушить это пламя, повернуть рубильник и обесточить электропроводку. А затем его странно остекленевший взгляд вновь перешел на дверь.
– И когда я умылся, я… передал приказ.
По итогам прошедших 18 декабря президентских выборов убедительная победа досталась лидеру левой партии «Движение к социализму» (Movimiento al Socialismo – MAS), представителю индейского коренного населения Эво Моралесу, получившему более 50 % голосов избирателей.
Эво Моралес долгое время возглавлял движение представителей коренного населения республики, которые долгие годы противостояло попыткам правительства США уничтожить посевы коки, что грозило разрушить традиционный быт индейских общин.