Проклятие Че Гевары

Мы блуждали по «Красной зоне», как лунатики. Казалось, последние силы покинули нас, но голос командира снова и снова поднимал нас, подгоняя, как непослушное стадо. Нас влекла единственная цель: отыскать тыловой отряд Хоакина. На две группы мы разделились еще в апреле. Фернандо – тогда он еще был Рамоном – во что бы то ни стало хотел вывести из окруженной войсками «красной зоны» Француза – Дебре и Пеладо – Сиро Бустоса.

Вернее, эти двое очень хотели. Просто до ужаса, до стенаний и плача желали спасити свои драгоценные шкуры. Начались бои, сельву стали бомбить и поливать напалмом, эта парочка чуть не каждый день принялась закатывать Рамону истерику, требуя вывести их из зоны. Конечно, они нужнее всего Материнскому фронту там, в сытом Париже и беззаботном Буэнос-Айросе…

Еще в лагере, после первых бомбёжек Рамон назвал эти налеты «проверкой на партизана». Психологически падающие бомбы и взрывы очень легко нагоняли страх. И сразу было видно, кто как себя вел: как мужчина, или как мерзкий койот. Вот тогда Камба, Чинголо и другие подонки впервые показали своё омерзительное нутро «кандидатов в бойцы». Эусебио и Чинголо во время первого налета наложили в штаны и обмочились. А Таня, которая вела себя бесстрашно, успокаивала их потом, как старшая сестра, и стирала запачканные говном штаны этих подонков. Француза еле отыскали: он забился под корягу метрах в трехстах, в глубине сельвы и не хотел выходить.

Француз и Пеладо не давали Рамону покоя. На каждом привале они как клещи-гаррапатос, буквально впивались в него, не давая отдохнуть, лихорадочно приводя свои трусливые доводы. Рамон почти с ними не спорил, лишь молча глядел им в глаза. Сколько правды о том, что он о них думает, говорил этот взгляд! Я бы после такого, честное слово, пустил себе пулю в лоб. Но их драгоценные шкуры выдержали и это.

И тогда он принял окончательное решение. Он последовал непреложному для себя закону – закону человечности…

Отряд разделился на две группы. В первую – группу авангарда во главе с самим Рамоном – вошли наиболее выносливые и боеспособные. Нам предписывалось без остановок двигаться к северу и, проскользнув сквозь армейские патрули, вывести парочку в район Кочабамбы.

Во второй – тыловой – группе оставались обессиленные и больные. И «кандидаты в бойцы», как их называл Рамон. А по сути – «кандидаты в предатели», «камбы», слизняки-переростки…

III

Приказ о разделении, словно мачете, рассек наш отряд пополам. Это произошло неподалёку от Белла-Висты – нескольких убогих хижин с до смерти перепуганными крестьянами, на берегу небольшой речушки Икиры. Мы молча обнялись со своими боевыми товарищами и тронулись в путь. Только Фернандо и Таня замешкались чуть поодаль…

Он держал под уздцы свою лошадь, и тяжело навьюченное животное скрывало их от любопытных глаз. Казалось, они о чем-то беседуют. Но, проходя мимо, я невольно обратил внимание на молчание, ядовито-зеленым саваном нависшее над ними. И оглянувшись, увидел…

Словно вспышка фотокамеры, мимолетный взгляд навсегда запечатлел этот моментальный снимок в моем сердце. Лицом к лицу, на расстоянии меньше вытянутой женской руки, они молча смотрели друг другу в глаза. Фернандо стоял вполоборота спиной, и лицо его скрывали пряди выбивавшихся из-под берета косматых волос и курчавившейся бороды.

А Таня… Нельзя было смотреть на нее без боли… Всё тело её колотила крупная дрожь. На её прекрасном лице, запрокинутом вверх, к нему, пылал яркий болезненный румянец и крупная испарина покрывала потный лоб с прилипшими белыми прядями… Уже несколько дней ее лихорадило, по ночам она бредила и металась в своем гамаке, словно связанная, непрерывно бормоча что-то о том, чтобы ее зачислили в отряд полноценным бойцом и дали винтовку.

Фредди Маймура, вступивший к нам добровольцем, днем и ночью за ней ухаживал. Придя в отряд, он имел за плечами диплом медика, молодость и уйму прочитанных о революции книг. «Бумажные представления», – как шутил командир. Что ж, бумага хорошо горит, и он постоянно вспыхивал, споря о судьбах мирового марксизма. Именно так, не иначе, как во вселенском масштабе. У него еще только начинала пробиваться борода…

Действительно, спорить у Маймуры не получалось: каждый приводимый им довод шипел, будто его, раскаленного докрасна, только что вынули из кузнечного горна. И вот так, с горячностью, он их выпаливал, один за другим, чуть что – обижался, а потом мог целыми днями не разговаривать.

Фредди очень дружил с Просфорой – Антонио Хименесом – одним из лидеров боливийского комсомола. Тот тоже добровольно примкнул к отряду. Как только узнал о партизанском движении, сам разыскал Коко. И не испугался анафемы боливийской компартии. Впрочем, мы все получили отлучение от епархии Монхе… А эти двое – Просфора и Маймура – их убеждения, на самом деле, были замешаны на святом тесте. Их убеждения – вера в справедливость и истину – натянутые, как струны на гитару максимализма, звонко звенели при малейшем прикосновении.