И вот я уехал в Альто-Бени – на перекладных, а со мной, угнездившись в самой глубине души, был образ Марии. И днем, и ночью перед глазами возникало ее прекрасное лицо, и оголенные руки и шея, смуглые, с нежной гладкой кожей, которой хотелось коснуться, и я ощущал на затылке тепло ее маленьких пальчиков… И я поклялся себе, что стану достойным этой недосягаемой девушки. И я начал читать, и первыми моими книгами в Альто-Бени стали кубинские издания «Эпизодов революционной войны» и «Партизанской войны» Че Гевары. Их дала мне Мария. Вначале я читал по слогам, но со временем мой испанский становился всё лучше, а любовь всё сильнее…
Потом мне стало известно, что она лично знала и Таню-партизанку, и Лойолу Гусман, и через ее квартиру Таня поддерживала связь с кубинцами – Монлеоном, Папи, Пачо и другими. И с Французом, который приезжал в Боливию накануне герильи и даже успел заглянуть вместе с Рикардо к нам в Альто-Бени. Квартира Марии в Ла-Пасе была ключевым звеном городской сети, с величайшей осторожностью и риском, в течение нескольких лет создаваемой в столице и других районах Боливии.
Но и много позже, узнав все подробности и поразившись масштабу грядущих событий, я представить себе не мог всей грандиозности замысла – воздвижения в Латинской Америке Храма Освобождения. Да и сейчас, наверное, не смогу…
Ты видел Нотр-Дам-де-Пари или Кёльнский собор? А теперь представь: нечто подобное, только арки – из хрусталя небесной тверди, фундамент – чистый замес духа и истины, по периметру материка, имя которому – Латинская Америка. Да, представить такое по силам не каждому. А чертеж? Разработать детально, с ювелирной отделкой, всё: анфилады и залы, фасад несущих колонн и купола до штриха барельефа. Над воплощением гениального чертежа трудились сотни людей в нескольких странах Латинской Америки, ежесекундно рискуя жизнью, расставаясь с ней без сожаления. Впрочем, спроси любого влюбленного: разве жалко расстаться с жизнью во имя Единственной Прекрасной? И разве не потому служение этой прекрасной цели становится Делом Всей Жизни?..
Такое, дух захватывающее впечатление, произвел на меня план «Материнского фронта». И ведь я услышал его из уст самого создателя, в первый вечер, там, в самом начале нашей герильи, в Каламине…
Я и сейчас задаюсь вопросом: как этот замысел, столь прекрасный, мог созреть в одной голове? Но это именно так, потому что необъяснимо, как всё, что связано с именем Че.
«Материнский Фронт» Эрнесто Гевары де ла Серна… Ясно одно: этот замысел, совершенный и прекрасный, он вынашивал всю свою яркую жизнь. Ведь для того, кого окликнуло небо, жизнь и судьба – неразделимы. Для любого из нас события жизни – ком случайных нелепостей. Для избранных случайностей не бывает. И детство, и юность – этапы пути, исполненные неотвратимых шагов. Как стрела – от натяжения тетивы, от зоркости глаза стрелка до острия наконечника – с оперением и с каждой зазубриной, хранящей души прошлых мишеней, образует единый и неделимый, разящий предмет. Материнский фронт… Когда свет идеи впервые озарил его? Когда Че бесшабашным искателем приключений взбирался на Мачу-Пикчу? А может быть, много раньше, когда он мальчишкой разыгрывал солдатиками сражения, в точности повторяя оборону Мадрида и тактику испанских республиканцев? А может, нес ее в мир изначально, от рождения, впитав его с материнским молоком?..
Ясно одно: источником всего было чувство любви. Этим чувством дышало каждое слово Фернандо, когда там, в Каламине, в густо наполненных золотой пылью лучах закатного солнца он рассказывал нам о создании Материнского фронта…
– Мы не можем позволить себе мечтать о революции в одной лишь Боливии. Это будет революция-сирота. Ей нужна сестра, хотя бы в одной из соседних стран, если не вся семья, во всей Латинской Америке…
Мечтать… Действительно, подавляющее большинство из тех, кто сидел тогда в закатных лучах Каламины, жадно внимая Фернандо, вдыхая густой, напоенный золотом воздух, были мечтателями. Но такими, которые твердо решили воплотить своё самое заветное желание. И разве самая заветная мечта: увидеть Фернандо воочию и сражаться в партизанском отряде под его командой – не воплощалась в реальность? И мне всё происходившее еще казалось чудесным сном, но слова командира, безжалостные и стальные, как клацанье винтовочного затвора, доносились до меня всё настойчивее:
– Я пришел сюда, чтобы остаться, и я уйду отсюда только мертвым или же, пробившись за границу…