Тогда мы и вознеслись на
Ночь, когда он произнес: «Встретимся в апельсиновой роще»…
Мы расстались там, на самом дне ущелья Юро. Дно источало прохладу, но удушающий жар уже начинал струиться сверху, по отвесным стенам раскаленных расщелин. Эти стены сгрудились, нависли над нами, как неумолимость судьбы. Они пялились в нас своими окаменевшими мордами, покрытыми складками и трещинами горных пород, и в их жутких безглазых каменных выражениях сквозили рок и неизбежность конца…
Но, честное слово, никто из семнадцати, тех, кто находился в этот час рядом со своим командиром в ложбине, в самой утробе ущелья, не дрогнул духом и не запаниковал.
Этот час, 11.30… Полчаса до полудня. Самый пик дня, раскалённого слепым бельмом солнца. Его восход, осветивший окрестности, не принес нам ничего утешительного. Все три дозорные группы, высланные на заре командиром в три разных конца ущелья, едва не обнаружили себя. Они почти натолкнулись на солдат и рейнджеров. Те кишели повсюду.
Рано утром нас спас только рельеф этого ущелья. «Дьявольски пересеченная местность», – констатировал командир, оглядывая пейзаж, открывшийся нашим взорам с первыми солнечными лучами. Какое-то чертово нагромождение островерхих, едва покрытых деревьями и кустарниками, утесов и холмов.
Лучи осветили их. Они копошились на всех господствующих высотах по окружности, отчего рельефные складки и контуры, очертившие пространство вокруг, шевелились, словно живые. Словно вся эта каменистая морда пришла в движение, разминая свои замшелые лицевые складки в предвкушении знатного ужина… «Ущелье окружено плотным кольцом», – так прошептал командиру Инти, едва вернувшись из утреннего дозора. Но и наш комиссар, и мы все не могли и предположить, сколько их собралось против нас – против семнадцати измученных партизан – на склонах окрестных высот.
Инти… Он никогда не давал слабины, он просто не мог себе позволить… Даже размашистый страшный удар – весть о смерти Коко – Инти вынес, почти не покачнувшись, как скала, принявшая ураганный порыв ветра.
Но в тот миг… Его губы дрогнули, когда он шептал командиру «окружено… плотным кольцом». Его голос дрогнул нотками безысходности.
Командир… Никогда не забыть, как он улыбнулся тогда. «Плотным кольцом, говоришь?» – произнес он. Запросто так переспросил, будто мы не распластались, затаившись, по дну ущелья Юро, а сидели себе где-нибудь в Каламине, беззаботно дожидаясь, пока Ньято заварит матэ. «Мы обязательно найдём выход, Инти… – сказал он. И опять посмотрел Инти в глаза. Потом каждому из нас, из тех, кто был рядом с ним там, на дне бездонного ущелья Юро.
– Мы обязательно выберемся отсюда. Найдём лазейку. Не забудьте: те, кто отстанет от отряда, кто будет пробиваться один или группой, – встречаемся в апельсиновой роще. Апельсины, наверное, уже поспели. Как думаешь, Алехандро?
Он обратился ко мне со словами. И взглядом. Почему он так сделал? Может, он хотел меня подбодрить. Ведь следом он отдал мне, Аларкону, Инти и Анисето приказ сменить дозорных – Тамайо и Гарри Вильегаса – на гребне скалы по правую руку. И мы стали карабкаться на этот чертов гребень, а командир и наши товарищи остались там, в сыром полумраке, на самом дне ущелья Юро…
Кандидат Альваро Колом, представляющий левую партию «Национальное единство надежды», одержал убедительную победу на президентских выборах в Гватемале.
Победа Колома стала первым случаем возвращения левых во власть в Гватемале с момента свержения наемниками США в июне 1954 года левого президента Хакобо Арбенса в результате переворота и интервенции организованной ЦРУ на деньги американской монополии, занимающейся экспортом бананов – «Юнайтед фрут» компании. Защищать законную власть в Гватемале тогда, как и в период гражданской войны в Испании, собирались добровольцы, молодые люди левых взглядов, по всей Центральной и Южной Америке. В их числе был и молодой врач-аргентинец Эрнесто Гевара де ла Серна. Однако тогда, в 1954 году, они потерпели поражение.
Зачем ты это делаешь? И не пытайся себя обманывать – всё равно не объяснить. Будто спасательный круг, возникший вдруг среди шторма. Откуда он взялся? Наверное, всплыл из самой пучины того бездонного моря, которое зовется подсознанием. Покоился там до поры под толщей прожитых лет, утонувших надежд и иллюзий. До поры… Отзвук стихии проник и туда, на самое дно онемевшего прошлого. Неведомый сдвиг и… вот оно, всплыло.