Пропавшая экспедиция

— Считается, он возник у островитян Меланезии после встреч с европейскими моряками на заре ХХ столетия, а то и раньше. Представляете, какое сильное впечатление производили на дикарей стальные пароходы или ружья, которые белые пускали в ход при всяком удобном случае? А огненная вода, которой моряки угощали туземцев? Я уж не говорю о воздушных боях во время Второй мировой войны. Конечно, ни самураям, ни американским пилотам, не было ни малейшего дела до дикарей, забившихся в самые густые заросли, между тем, туземцы были потрясены представившимся зрелищем. В небе, ревя моторами, раскали стальные птицы, изрыгавшие пламя. Прикиньте эффект, произведенный на аборигенов, ну, скажем, ковровыми бомбежками! Или гуманитарными грузами, их сбрасывали на парашютах, это был, фактически, единственный способ снабжать дерущихся за каждый остров солдат. Туземцы были в шоке, поверьте, от консервов, мешков с крупами и канистр со спиртным, которые сыпались прямо им на головы с неба, как какая-то Манна Небесная. Волшебство, вот единственное объяснение, которое нашли дикари, а что им было подумать еще? С окончанием войны «чудеса» кончились, и краник закрылся. Чрезвычайно опечаленные этим фактом, дикари вообразили, будто «боги» отвернулись от них и, следовательно, надо искать способы, чтобы снова снискать расположение небожителей. С этой целью бедолаги принялись вытаптывать траву, устраивая в джунглях взлетно-посадочные полосы. В ожидании, когда туда приземлятся благодетели, аборигены сооружали из хвороста и глины муляжи самолетов, как вы догадываетесь, в натуральную величину. Сколачивали подобие аэродромных вышек, карабкались наверх и читали мантры, в подражание авиадиспетчерам, нацепив на уши створки ракушек вместо наушников. Словом, всячески изощрялись, лишь бы снова привлечь внимание «богов». Это и был — Культ Карго. Нет никаких оснований полагать, будто все остальные религиозные культы на нашей планете имеют какие-то другие корни. И, таким образом, в случае с ваджрой, мы имеем дело с неким многофункциональным устройством, продуктом высоких технологий, соль широко применявшимся расой «богов», что память о нем крепко засела в недоразвитых мозгах наших пращуров. Настолько, что они веками слепо копировали его внешний вид, шлепая трезубцы, шестоперы, скипетры, маршальские жезлы и прочие фетиши, постепенно превратившиеся в атрибуты религиозных культов.

— И Сара Болл нашла одну из таких штук?! — у Мишеля перехватило дыхание.

— Причем, не муляж, а оригинал, — сказал Жорик, просияв. — Следуйте за мной, месье…

* * *

Минута, и они стояли в соседнем зале, глядя на высеченную из камня обнаженную красавицу. Ее формы были столь совершенны, что, казалось, она лишь задержала дыхание, притворяясь статуей, и сейчас, когда богине наскучит шутить, грудь и живот придут в движение, и тогда…

Тогда мы с Жориком окаменеем с перепугу, — подумалось отцу.

— Инанна, — шепнул дядя Жерар, наверное, испытав сходные чувства. — Она же — Иштар, великая богиня-мать. Видите семь безделушек из ее ожерелья, они — единственными прикрывают ее восхитительную наготу…

— Это же ваджры… — просипел Мишель.

— Те самые семь ключей, изготовленные семью владыками — аннунаками, чтобы отпирать самые запретные двери. Идемте дальше, месье, мне надо вам кое-что показать…

Обогнув громадное изваяние крылатого пятипалого быка с физиономией свирепого пирата, они подошли к стене, на которой висела старинная черно-белая фотография в скромной рамке. У Мишеля мелькнуло, что ее, наверное, умышленно поместили в углу за статуей, чтобы лишний раз не бросалась в глаза посетителям. Снимок, судя по потемневшему картону, был ровесником того, что запечатлел руины зиккурата у холма Бирс-Нимруд, с разглядывания которого они с Жориком начали экскурсию по музею. Мнимая Вавилонская башня, кстати, присутствовала и тут, только теперь маячила на заднем плане, возвышаясь над головами мужчины и женщины в центре композиции. Оба были в запыленных брючных костюмах, какие в позднюю колониальную эпоху носили европейцы, когда отправлялись в тропики. На голове дамы была широкополая шляпа, чуть сдвинутая на затылок по просьбе фотографа за секунду до того, как щелкнул затвор фотокамеры, поймав хрупкое мгновение в объектив и заточив там навеки, в то время, как остальные пронеслись мимо и канули в небытие, куда уходит все, оборачиваясь ничем.