Папа последовал совету. На удивление, в руке верховного вавилонского бога был зажат не эфес меча, не древко копья и не палица, какой Геракл пристукнул Лернейскую гидру. Ничего такого там не было и в помине. Мардук замахивался короткой, не длиннее складного зонта, палкой, один из концов которой был коротким обоюдоострым клинком вроде винтовочного штыка. Если Мардук надеялся проткнуть этой сервировочной вилкой пластинчатую чешую Тиамат, он был храбрым, но не слишком далеким парнем, подумалось отцу. Мишель поставил бы месячный оклад на то, что этой хренью он ее даже не оцарапает. На противоположном конце предмета имелось нечто вроде трезубца с загнутыми концами, каждый из зубьев был загнут к центру, как лепесток бутона, только собравшегося раскрыться и стать цветком. Эта штука вообще не была оружием и, скорее, походила на скипетр. Папа поделился возникшими соображениями с дядей Жераром. Довольно холодно, он был разочарован, только что француз говорил о ключах Мэ, вызволивших Иштар из мрака небытия, а тут — черт знает, что…
— А никто никого резать и не собирался, — ухмыльнулся дядя Жора. — По крайней мере, вручную. Устройство, которым воспользовался Мардук, метало молнии. Так утверждается в глиняных табличках. Эти молнии шинковали гранит, как раскаленный нож — сливочное масло. Поэтому у Мардука не возникло никаких затруднений, когда он, в полном соответствии с вавилонским мифом Творения, сделал из Тиамат нарезку…
— Разве Мардук был громовержцем? — удивился Мишель, присматриваясь к загадочному приборчику в длани древнего вавилонского бога.
— Ну а чем же он хуже Зевса? — хмыкнул француз. — Мардук, как и большинство его коллег, был многостаночником, — на губах Жорика заиграла улыбка. — Как бог Нинурта, он трудился главным агрономом колхоза, покровительствуя земледельцам. В качестве бога Нергала — освящал войны, становясь кем-то вроде верховного комиссара, а как Шамаш — протирал штаны в суде, верша правосудие. Ну а когда у него появлялась необходимость кого-то взгреть, хватался за эту вот штуковину. Кстати, точно такая же была и у Зевса. Сохранилось много статуй повелителя Олимпа с аналогичным устройством, а также, целая куча фресок и мозаик, где оно вполне узнаваемо. Если не ошибаюсь, именно таким инструментом Зевс угробил Ехидну, жуткую исполинскую змею с женским лицом. А за ней и многоголового ящера Тифона, правда, добить дракона Зевс не сумел, пришлось обрушить его в Тартар, распахнув двери настежь. Или даже пробив в сводах Тартара дыру, именно этой штуковиной…
— Прямо гиперболоид инженера Гарина какой-то… — пробормотал Мишель. Дядя Жерар покосился на отца с интересом. Потом кивнул.
— Удачное сравнение. Только лучи, испускавшиеся им, вряд ли имели тепловую природу, как у Алексея Толстого. Скорее, это была какая-то неизвестная нам энергия, одинаково свободно резавшая и пласты базальта, и окна в параллельные миры. Эллинам, проживавшим в шестом столетии до Рождества Христова, было простительно верить, будто Тартар залегает глубоко под землей, и туда можно проделать отверстие, пустив в ход хороший бур. Сейчас подобные представления покажутся смешными. Однако, это еще не означает, будто не существует реальностей, альтернативных нашей. И, что туда нельзя попасть. Слышали о Филадельфийском эксперименте, месье? Это когда физики применили мощные электрогенераторы, чтобы создать вокруг подопытного эсминца магнитное поле, способное отклонить радиоволны и, таким образом, сделать судно невидимым для японских радаров? А, вместо этого, отфутболили корабль, Бог весть, куда…
— Вы хотите сказать, у Зевса с Мардуком было по бластеру? — не скрывая иронии, обронил Мишель. — Что-то вроде субъядерного дезинтегратора, распылявшего материю на элементарные частицы? — если честно, папа почувствовал себя обманутым. Они только что говорили о ключах, которые нашла Сара Болл, и вот, разговор свернул куда-то не туда, собеседник ударился в научную фантастику, завораживавшую умы в шестидесятые…
— Вот именно, что бластер, — с готовностью согласился Жорик.
— И как объясняют появление этого вашего бластера профессиональные историки? — в расстройстве чувств, Мишель позабыл, что как раз беседует с одним из них.
— А никак, — развел руками тот. — Они предпочитают избегать скользких тем. В лучшем случае, вы услышите от них о символическом изображении пучка молний, кочующем из одной культуры в другую. С Балканского полуострова — на Апеннинский, где молнии Зевса очутились в арсенале его римского двойника — Юпитера громовержца Тот передал их в качестве эстафетной палочки иранскому богу Митре, его культ был почерпнут легионерами в восточных провинциях, и быстро распространился на запад по всей империи вплоть до Лузитании на Пиренейском полуострове. Правда, поскольку Митра молний не метал, а, напротив, имел кроткий нрав, призывая возлюбить ближнего своего, за что его распяли, в точности как Христа, из грозного оружия молнии превратились в символ власти. В скипетр Митры…