Пророчество о пчелах

Потом он опять набивает трубку, закуривает и выдыхает дым в сторону канделябра со свечами. Пламя пускается в пляс, отбрасывая на предметы в гостиной танцующие тени.

Рене Толедано позволяет Ланжевену вернуться в настоящее и снова осознать себя, не торопясь с вопросами. Через короткое время Александр сам возобновляет разговор:

– А ты, Рене? Какой была молодость твоего старинного «я»? Я слушаю.

Рене медленно пьет коньяк для увлажнения нёба.

– Захотев вспомнить детство Сальвена, я очутился в большом зале, за одним столом со своими четырьмя братьями и тремя сестрами. Всюду были расставлены большие подсвечники. Во главе стола сидел мой отец. У него за спиной виднелся наш семейный герб с кабаном. На другом конце стола, спиной к большому очагу, сидела моя мать. Ваш Гаспар, кажется, не знал своего отца и не имел дружной семьи, это, наверное, его и мучило. Я, наоборот, страдал от избытка внимания.

Мой папаша, граф де Бьенн, был крупной фигурой местного масштаба. Он был очень высок, но на все вокруг себя взирал с осуждением. Наша фамилия происходит от реки Бьенн, истоки которой находятся в горном массиве Юра. Наш замок стоял неподалеку от города Сен-Клод во Франш-Конте. Я задыхался в этом семействе, где был младшим из мальчиков. Отец считал меня слабым ребенком и неустанно осыпал упреками. Братья и сестры тоже надо мной насмехались. Отец дарил нам жеребят, маленьких мулов, пони, чтобы мы с самых ранних лет ездили верхом. Мы ездили на охоту, учились драться на мечах, но я отставал в физическом развитии. Зато меня привлекало чтение. Библию я обожал, считал фантастическим повествованием и зачитывался ею, как сейчас зачитываются научной фантастикой. Изгнание Адама и Евы из рая, вражда их сыновей, Каина и Авеля, Ной и Всемирный потоп, Вавилонская башня, тянущаяся к Богу, Содом и Гоморра, жена Лота, превращающаяся в соляной столп… Все эти сюжеты были неиссякаемыми источниками моих грез. Их действие разворачивалось в Израиле, поэтому я рвался туда, мечтал увидеть эти волшебные места, где рождались несчетные легенды.

Дома мне было неуютно. Я знал, что замок и земли вокруг достанутся в наследство только моему старшему брату. Нам, младшим, предстояло искать себе другие занятия. Как я уже сказал, я был среди них самым неловким. Мать всегда за меня заступалась, называя хрупким ребенком. Отец в ответ на это твердил: «Тем хуже для этого неудачника, сделаем из него кюре».

И вот в возрасте пятнадцати лет я оказался в аббатстве Люксёй на юге Вогезов, располагавшем, на мое счастье, богатейшей в стране библиотекой, где хранились рукописи многовековой давности. Там я освоил древнееврейский язык, чтобы читать Библию в оригинале.

В те времена, как вам известно, рукописи были величайшей редкостью и стоили головокружительно дорого. В Люксёе книжные полки гнулись под их тяжестью. Отцы-настоятели, заметив мою страсть к этим произведениям, предложили мне стать монахом-переписчиком. Я целыми днями просиживал в скриптории. Нас таких там набиралось до двух десятков.

Занимаясь раскраской иллюстраций, я часто перебарщивал с цветами. Хороший копировщик экономит чернила, хотя и в меру. У меня не получалось набрать на кончик гусиного пера ровно столько, сколько нужно, поэтому часто выходила мазня, я ставил кляксы, и главный хранитель библиотеки, вечно на всех кричавший, заставлял меня все переделывать.

Он строго следил за расходованием материалов. Чернила, пергамент, переплеты считались большой ценностью, их следовало использовать рачительно. Пропустить один-единственный знак или нечетко его прописать считалось серьезным проступком. Более одаренные получали доступ к редким материалам – порошку лазурита и чистому золоту.

Кто посочувствует одиночеству монахов-копиистов с трясущимися руками? На них обрушиваются упреки. Их все чаще отстраняют от работы, в конце концов им приходится довольствоваться выскабливанием старых пергаментов для вторичного использования. Меня занимало содержание рукописей, а не их внешний вид. Вечерами я посвящал долгие часы чтению, причем не только священных текстов, но и древнегреческих и древнеримских авторов. Моим любимцем был Лукиан из Самосаты, грек, живший во II веке н. э., которого я случайно обнаружил на полке библиотеки. В его сочинении «Правдивая история» описан полет на Луну и бой с инопланетянами, похожими на гигантских пауков.

– Писатель-фантаст римской эпохи? – удивляется Александр.