Прощание славянки

Оценив создавшееся на Востоке военное положение как крайне благоприятное для Германии, канцлер подчеркнул, что считает Польшу «в той или иной форме потерянной для России… отсюда вытекают последствия также и для Финляндии и прибалтийских провинций».

Эту мысль канцлер попросил через шведского министра иностранных дел Валленберга довести до сведения русских, дабы у тех не оставалось сомнений в необходимости немедленного выхода из войны.

Таким образом, прослеживался уже совершенно новый нюанс.

Если раньше глава немецкого правительства говорил только о «небольшом исправлении границы» в Прибалтике и Польше и даже о территориальной компенсации России за счет других стран, то теперь он решил пугать восточного противника еще большими территориальными потерями и отколом вслед за Польшей других западных земель империи.

Но в России по-прежнему не думали о сепаратном мире с врагом и, несмотря на военные неудачи в Польше и Прибалтике, были готовы продолжать войну до победного конца.

По завершению своей третьей миссии в Россию 8 августа Андерсен сообщил немцам, что «царь перед ним защищал точку зрения, что Россия не побеждена, что русские по-прежнему рассматривают как Курляндию, так и Польшу как часть собственно России, и что Россия в состоянии довести войну до успешного конца».

Только теперь, после провала третьей миссии Андерсена в Берлине осознали бессмысленность дальнейших попыток склонить руководство России к сепаратному миру, используя при этом тезис об успехах рейхсвера на полях сражений на Востоке.

В сложившейся ситуации глава германского правительства принял решение временно прекратить все попытки связаться с русскими для обсуждения вопроса о заключении мира.

К мысли о том, что для того, чтобы русских сделать более сговорчивыми, их надо «измотать», пришел и Фалькенгайн.

Германское военное командованием вслед за политическим руководством страны пришло к выводу о необходимости продолжить наступление на Восточном фронте, нанести там еще ряд военных поражений России, а затем, оккупировав обширные территории, вынудить ее запросить пощады.

При этом Фалькенгайн по-прежнему не верил в возможность полного разгрома русской армии чисто военными методами.

Завершающим аккордом этого «мирного наступления» германской дипломатии в конце 1915 года стало появление на русско-шведской границе княжны Васильчиковой.

Она так и не дождалась от царской семьи ответа на свои письма.

18 декабря 1915 года в Петрограде княжна вручила министру иностранных дел Сазонову записку, в которой подробно излагалась ее недавняя беседа с принцем гессенским Эрнстом.

Васильчикова также дала министру возможность ознакомиться с письмами Эрни к Николаю II и его супруге Александре Федоровне.

Своей сестре принц писал: «Я знаю, насколько ты сделалась русской. Но, тем не менее, я не хочу верить, чтобы Германия изгладилась из твоего немецкого сердца».

Сообщила Васильчикова также и о том, что кайзер Вильгельм II «был бы счастлив найти малейшую зацепку для окончания войны».

Однако бурная прогерманская пропагандистская деятельность Васильчиковой в Петрограде продолжалась недолго и вызвала раздражение в царской семье.

Когда о ее «работе» стало известно императору, его возмущению не было предела.

Вскоре по приказу разгневанного Николая княжна была посажена под домашний арест, лишена придворного звания и выслана из столицы в свое имение под Черниговом, а затем и еще дальше от российской столицы — в Вологодскую губернию.

Так окончательно провалилась еще одна попытка германской дипломатии внести раскол в ряды союзников по Антанте и вывести из войны Российскую империю путем заключения сепаратного мирного договора.

Осень 1915 года произошло и еще одно весьма значимое назначение в русской армии.

10 сентября 1915 года военным министром был назначен генерал от инфантерии Алексей Андреевич Поливанов.

«Назначение на пост военного министра генерала Поливанова, — заявил по этому поводу генерал А. С. Лукомский, занявший с июня 1915 года должность помощника нового военного министра, — известного своей энергией и пользовавшегося полным доверием законодательных учреждений и общественных организаций, удовлетворило всех».

В Ставке ликовали, там уже открыто обсуждались подробности нового политического курса «на общественность», принятого по настоянию Главковерха.

Думские друзья Поливанова рекламировали нового министра как безупречно честного и принципиального человека, приписывая ему всё положительное, что было сделано в армии в предвоенные годы.

— Знающий себе цену и честолюбивый, — говорил министр иностранных дел Российской империи С. Д. Сазонов, — он с нетерпением ожидал благоприятной минуты, чтобы выдвинуться на первый план и занять подобавшее ему место. По убеждениям своим он примыкал к либеральным партиям…

Подобная замена была явной уступкой общественности, поскольку ожидалось скорое открытие четвертой сессии Государственной думы IV созыва.

Было очевидно, что деятельность Сухомлинова — преданного монархиста и доверенного лица императора — была бы подвергнута в ней беспощадной критике.