Прощание славянки

Если перевести это положение на более просто язык, то являвшаяся особенной Германия с помощью войны должна была переделать мир по своему лекалу. Которое в данном контексте подменяется словом «право».

Высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей сохраняется нравственное здоровье народа, его безразличие к застыванию конечных определенностей.

Иными словами, война способствует жизненности народа, ибо без войны народ застывает в своем развитии, а война способствует историческому развитию народа и государства.

Поэтому война, по мнению Гегеля, предохраняет народы от гниения.

В качестве примера Гегель приводит, что удачные завоевательные войны не давали развиваться смутам внутри государства и способствовали большему миру.

Вследствие войн появляется отдельное сословие воинов или рыцарей, как это было в более древние времена. Это сословие необходимо должно существовать как гарант существования и развития государства.

Но государство, будучи целостным и самостоятельным образованием, существует не только в себе и для себя, но и для других — государства вступают в некоторые отношения друг с другом.

Одной из форм этого взаимоотношения является война.

Соответственно, принципом достойной уважения жизни и идеалом «героического человека, противостоящего мелкой посредственности, является максима: „Живи, рискуя“».

Если государство стоит вне морали, то и великие люди своего времени, выражающие то, что оно хочет, тоже находятся вне морали.

Против них не должны раздаваться скучные упреки в недостатке скромности, смирения, любви к людям и сострадательности.

Великая личность вправе растоптать и сокрушить едва ли не все на своем пути.

Конечно, многое из сказанного выше звучит слишком по-философски.

Мировой дух, наивысшее право, диалектический момент…

Но что поделаешь, таков Гегель.

Но именно из его философии и последовал тот самый лозунг (навжно, правильно или неправильно истолкованный), который провозгласило германское государство на долгие годы и который принес столько страданий и лишений как самим немцам, так и другим народам:

«Deutschland über alles!»

Германия превыше всего…

Сложно сказать, что видел ли сам Гегель войну только как диалектическую противопложность миру, но в нашем случае главное другое: при желании можно любую философию превратить в реакционную.

И чего только в этом плане стоит одно только: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее».

Понятно, что священники понимают под этими словами духовную борьбу и очищение человека от всего наносного.

Зато крестоносцы, инквизиция и военно-религиозные ордена будут всегда понимать эти слова букавально.

В конечном счете, дело вовсе не в философии, а в том кто и что хочет увидеть в ней.

Давайте себе представим, что не было бы ни Гегеля, ни его диалектики.

Не стала бы Германия воевать за передел мира?

Да, конечно, стала бы.

Чингисхан, Тамерлан, Юлий Цезарь и Александр Македонский не имели представления о триаде и Абсолютном духе, но мир, тем не менее, завоевывать шли.

Да и Наполеон, хорошо знавший идеолога революции Ж. Ж. Руссо, куда больше полагался на пушки.

Ленин проводил целые часы в эмиграции в бесконечных спорах и даже писал об эмпириокртицизме, но когда вопрос зашел о завоевании власти, он направил в Зимний дворец два полка вооруженных людей.

Фразу, ошибочно приписываемую Мао Цзе Дуну «Винтовка рождает власть!», первым произнес в несколько иной интерпретации Чан Кайши.

Вот и вся, по большому счету, философия.

Другое дело, что куда благообразнее выглядит любое деяние, если его оправдать филсофией великого мыслителя…

А теперь давайте посмотрим, что говорили о германском духе такие видные русские философы, как Н. А. Бердяев и Ф. М. Достоевский.

«Это, — писал Н. А. Бердяев, — воплощенная германская воля.

Немец — не догматик и не скептик, он критицист. Он начинает с того, что отвергает мир, не принимает извне, объективно данного ему бытия, как не критической реальности.

Первоощущение бытия для немца есть, прежде всего, первоощущение своей воли, своей мысли.

Настоящий немец всегда хочет, отвергнув мир, как что-то догматически навязанное и критически не проверенное, воссоздать его из себя, из своего духа, из своей воли и чувства.

Все должно пройти через немецкую активность и организацию.

Мир изначально предстоит германцу темным и хаотическим, он ничего не принимает, ни к чему и ни к кому в мире не относится с братским чувством.

Перед немецким сознанием стоит категорический императив, чтобы все было приведено в порядок. Мировой беспорядок должен быть прекращен самим немцем, а немцу все и вся представляется беспорядком.

Мировой хаос должен быть упорядочен немцем, все в жизни должно быть им дисциплинировано изнутри. Отсюда рождаются непомерные притязания, которые переживаются немцем как долг, как формальный, категорический императив.