Прощание славянки

Это ее протестантство, — не та единственно формула этого протестантства, которая определилась при Лютере, а всегдашнее ее протестантство, всегдашний протест ее — против римского мира, начиная с Арминия, против всего, что было Римом и римской задачей, и потом против всего, что от древнего Рима перешло к новому Риму и ко всем тем народам, которые восприняли от Рима его идею, его формулу и стихию, к наследникам Рима и ко всему, что составляет это.

Крайнезападный мир под влиянием открытия Америки, новой науки и новых начал искал переродиться в новую истину, в новый фазис.

Когда наступила первая попытка этого перевоплощения во время французской революции, германский дух был в большом смущении и на время потерял было самость свою и веру в себя.

Он ничего не мог сказать против новых идей крайнезападного европейского мира.

Лютерово протестантство уже отжило свое время давно, идея же свободного исследования давно уже принята была всемирной наукой.

Огромный организм Германии почувствовал более чем кто-нибудь, что он не имеет, так сказать, плоти и формы для своего выражения.

Вот тогда-то в нем родилась настоятельная потребность хотя бы сплотиться только наружно в единый стройный организм, ввиду новых грядущих фазисов его вечной борьбы с крайнезападным миром Европы.

Самоупоение, гордость и совершенная вера в свое необъятное могущество чуть не опьянили всех немцев поголовно после франко-германской войны.

Народ, необыкновенно редко побеждавший, но зато до странности часто побеждаемый, — этот народ вдруг победил такого врага, который почти всех всегда побеждал!

А так как ясно было, что он и не мог не победить вследствие образцового устройства своей бесчисленной армии и своеобразного пересоздания ее на совершенно новых началах, и, кроме того, имея столь гениальных предводителей во главе, то, разумеется, германец и не мог не возгордиться этим до опьянения.

С другой стороны, из так недавно еще раздробленного политического организма вдруг появилось такое стройное целое, что германец не мог и тут усомниться и вполне поверил, что объединение завершилось и что для германского организма наступил новый, великий фазис развития.

Итак, не только явилась гордость и шовинизм, но явилось почти легкомыслие; и уж какие тут могли быть вопросы — не только для какого-нибудь воинственного лавочника или сапожника, но даже для профессора или министра?

Но, однако же, все-таки оставалась кучка немцев, очень скоро, почти сейчас же после франко-прусской войны, начавших сомневаться и задумываться. Во главе замечательнейших членов этой кучки, бесспорно, стоял князь Бисмарк.

Еще не успели выйти германские войска из Франции, как он уже ясно увидел, что слишком мало было сделано „кровью и железом“ и что надо было, имея перед собою таких размеров цель, сделать, по крайней мере, вдвое больше, пользуясь случаем».

Эх, Федор Михайлович, Федор Михайлович, да какие там «вдвое больше!»

Как минимум, пол-мира!

Германский дух, воспитанный на идеализме, не мог воспринимать ничего другого и, когда этот самый идеализм обрек плоть и кровь, он устремился к установлению своего господства (или, как ему казалось, идеала) над всем остальным миром.

Именно поэтому дух тевтонской гордости пропитал всю германскую науку и философию.

Немцы не желали довольствоваться инстинктивным презрением к другим расам и народам, они хотели презирать их на научном основании, презирать чисто по-немецки, упорядоченно, организованно и дисциплинированно.

Конечно, здесь надо помнить вот о чем. Наличие германского духа вовсе не означало того, что им был пропитан самый последний рабочий.

Носителем завоевательного духа даже в такой стране, как Германия, являлось далеко не все общество.

Именно поэтому наиболее яркие его носители, готовя материальную базу для колониальной экспансии, господствующие сословия не забывали и о «обработке душ».

И именно поэтому в стране изо дня в день насаждались шовинизм, культ военных, ненависть к смутьянам-социалистам.

В больших количествах издавались сочинения, воспевавшие победы прусского воинства над Данией, Австрией и Францией или рисовавшие картины грядущей войны, из которой Германия должна была выйти властительницей Европы.

Те же цели преследовали многочисленные произведения псевдоисторического жанра, сюжеты для которых черпались из более отдаленных эпох истории бранденбургско-прусского милитаризма, связанных с именами «великого курфюрста», Фридриха II и т. п.

На буржуазно-дворянскую литературу все большее влияние оказывало ницшеанство, а концу века началось быстрое развитие декадентских течений.

В творчестве ряда художников проявились мистические настроения, иррационалистические мотивы, а реалистические образы вытесняла символика.

Для реализации будущих колониальных захватов, немецкая буржуазия проводила активную военно-идеологическую внутреннюю политику и в союзе с юнкерством развернула обработку общественного сознания во всех слоях немецкого народа в колониальном направлении, постепенно формируя убеждения о назревавшей необходимости в Заморье.