«Сегодня, — говорил он, — смерть и горе повсюду, опустошение кругом и слезы.
Однако голос плоти ослепляет дух. Мы бежим за мирскими благами, а сам мир ускользает от нас: мы хватаемся за него, а он разрушается на наших глазах, и, поскольку мы не силах остановить это разрушение, мы тонем вместе с ним.
Когда-то мир привлекал нас своей красотой, сейчас же он полон таких противоречий, что сам направляет нас прямо в руки Господа».
Св. Григорий остро сознавал, что душа, отчужденная от Бога мирским процветанием, может примириться с Богом, потрясенная зрелищем того, что рай земной обращается в прах и пепел.
Однако в современном западном мире, который давно уже зашел в тупик, голос плоти уже не ослепляет, а подавляет дух.
И именно отсюда идет лицемерие, цинизм, отстуствие сотсрадания и прочяя грязь, которая помогает получить еще больше.
Конечно, сейчас было бы смешно говорить о Боге в том смысле, в каком о нем говорил Святой Григорий, но душа-то, тем не менее, должны трудиться.
Философия, история, искусство, музыка, литература, религия, — вот что помогает человеку стать человеком.
Но не та американская литература, которая воспевает торгашей, а литература Достоевского, Толстого и Чехова.
Наивно?
Возможно.
Но куда, наверное, страшнее, жить пусть и в золотых, но все же клетках общества, интересы которого направлены только на одно — на сытость.
Никто не спорит о том, что у человек не должен голодать и ходить в лохмотьях.
Но и жить только ради куска мяса он не имеет права.
Помните, как у Чехова?
«В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Можно до бесконечности спорить на эти вечные темы, но нельзя не признавать очевидного: мир, убивавший (а во многих случаях уже убивший) в себе душу в процессе вестернизации, оказался перед непростым выбором.
«С одной стороны, — пишет А. Тойнби, — его влекла порочная инерция распространения неоязычества; в этом случае пламя религии могло вспыхнуть с новой силой, как это случилось на развалинах эллинского мира.
Другая возможность заключалась в творческом раскаянии и отказе от неоязычества через обличение тех чудовищных сил и импульсов, которые были эвоцированы теми реакционными тенденциями истории, что были связаны с поклонением этим силам.
В случае принятия первой катастрофической возможности человек освобождается от духовной ответственности через физическую аннигиляцию.
Если же он изберет альтернативный и не столь драматический путь, он вновь столкнется с теми мучительными вопросами, которые и составляют соль духовной жизни.
Какой же путь изберет неоязыческая душа? Имеет ли она возможность сойти с проторенной дороги, которая ведет к гибели, и встать на трудную тропу, ведущую к жизни?
Или она предпочтет оказаться в тупике? Откликнется ли она на голос, взывающий: „Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло“, на пророческий голос: „Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия?“
Или она поверит Мефистофелю, который утверждает, что человек не может вернуться в материнское лоно и родиться еще раз?
Конечно, детеныш кенгуру, вползая в сумку матери, не достигает тем самым Царствия Божия.
Так куда же зовет человека тихий голос, звучащий в его душе, — в порочный круг или к жизни вечной?
На этот роковой вопрос человечество должно ответить, если оно хочет выжить».
И в большей степени на этот вопрос придется отвечать именно нам, русским.
Потому что только одна Россия остается среди всех этих западных потребителей страной, в которой есть духовные потребности.
Это признают и все западные ясновиды и пророки, которые даже не сомневаются в том, что свет новой, достойной с точки зрения материи и духа, придет именно из России…
Часть II. «Наступает минута прощания…»
«И зовет нас на подвиг Россия,
Веет ветром от шага полков…»
Глава I. За веру, царя и отечество…
На следующий день после объявления Германией войны России в Белом Зале Зимнего дворца был отслужен молебен.
Государь и все члены императорской фамилии, министры, генералитет, члены Государственного Совета и Думы, множество офицеров заполняли огромный зал.
Внимание всех было устремлено на Государя и великого князя Николая Николаевича, которого все прочили на место Верховного главнокомандующего.
Перед молебном был прочитан манифест об объявлении войны.
После службы царь вместе с наследником вышел на балкон.
Его восторженно приветствовала собравшаяся перед Зимним Дворцом многотысячная толпа.
Николай произнес краткую, но весьма выразительную речь.
— Я, — с необыкновенной выразительностью говорил он, — торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей!
Дрожь пробежала по толпе. Присутствующие, как один человек, опустились на колени.
Рздалось громовое «ура».
Многие плакали.
На молебне присутствовал единственный иностранец, французский посланник, представитель союзницы России.