Дирекция императорских театров убрала из репертура оперы Вагнера, а руководство дирекции Русского музыкального общества заменила все произведения немецких композиторов на русских.
Эрмитаж, как предсказывал германский посланник, никто не тронул, хотя немцев там хватало. Ошибся он и с революцией.
После объявления войны Россия оказалась совершенно преображенной, и вместо того, чтобы вызвать революцию, война еще теснее связала государя и народ.
В отличие от Русско-японской войны, имевшей колониальный характер, этот конфликт был воспринят как реальная угроза независимости, территориальной целостности и культурной самобытности.
И это несмотря на то, что в 1908–1913 годах в России произошло рекордное количество стачек и забастовок. А летом 1914 года по всей России прокатились революционные беспорядки.
В них оказались ввергнута практически вся российская общественность, включая студенчество и интеллигенцию. Росло эмигрантское движение.
В столице шли массовые демонстрации и митинги, толпа опрокидывала трамвайные вагоны, валила столбы, строила баррикады, так что полиции для разгона не хватало и потребовалось вмешательство армии.
Всего неделю назад в столице шли баррикадные бои рабочих военных заводов с полицией. Начались забастовки на предприятиях Киева.
Однако война изменила положение дел. Рабочие объявили о прекращении забастовок, а различные политические партии оставили в стороне свои разногласия.
На чрезвычайной сессии Думы, созванной царем, лидеры различных партий объявили правительству о своей поддержке, в которой отказывали ему несколько недель тому назад.
Оборона стала объединяющей силой, и с начала мобилизации в июле 1914 до начала 1915 года в стране не было ни одной демонстрации.
По всей стране революционные массы сменили красные повязки на хоругви и портреты царя.
Более того, люди верили в свою армию, в своих генералов и офицеров и даже не сомневались в том, что уже очень скоро враг будет разбит, как это бывало уже не раз, а русское воинство покроет себя новой славой.
9 августа Николай II и великий князь Николай Николаевич выступили в Зимнем дворце перед депутатами Государственной Думы и членами Государственного Совета.
— Германия, а затем Австрия объявили войну России, — не без патетики говорил царь. — Тот огромный подъем патриотических чувств, любви к Родине и преданности к Престолу, который как ураган пронесся по всей земле нашей, служит в Моих глазах и, думаю, в ваших ручательством в том, что наша великая Матушка-Россия доведет ниспосланную Господом Богом войну до желанного конца! В этом же единодушном порыве любви и готовности на всякие жертвы, вплоть до жизни своей, я черпаю возможность поддержать свои силы и спокойно и бодро взирать на будущее… Я уверен, что вы все, каждый на своем месте, поможете мне перенести ниспосланные мне испытания, и что все, начиная с меня, исполнят свой долг до конца. Велик Бог Земли Русской!
Депутаты встретили слова государя громким «Ура!»
И это не смотря на то, что отношения царя с Думой в последнее время оставляли желать много лучшего.
Чего-чего, а драматических событий в них за годы «конституционного» правления хватало.
Здесь были разгон двух первых Государственных дум, и «третьеиюньский» переворот 1907 года, и половинчатые реформы, и загадочное убийство премьер-министра П. А. Столыпина, и расстрел рабочих на Ленских золотых приисках в 1912 году, и взволновавшее общество антисемитское «дело Бейлиса».
Более того, все это время в общественном сознании крепло убеждение, что власть не только не намерена идти на компромисс с либеральной элитой, но и подумывает о сворачивании дарованных под натиском революции 1905 года политических и гражданских свобод.
Но теперь все было забыто, и вся Россия повторяла сказанные Николаем II в Высочайшем Манифесте о вступлении России в войну слова:
— В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…
«Это, — проводили исторические параллели с войной 1812 года все без исключения газеты, — вторая Отечественная война — защита самих основ нашего Отечества».
Да и сам Николай по сути дела повторил в своей речи в Зимнем дворце по случаю объявления Манифеста слова Александра I.
— Я, — говорил он, — здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей…
Но в то же самое время в те заполенные патриотичекой эйфорией августовские дни никто в России не допускал даже мысли о том, что русской армии придется воевать на собственной территории.
Как и приснопамятном 1941 году, считалось, что война будет только наступательной и к Рождеству русские казаки будут поить своих коней в Шпрее.
Сыграла свою роль и наделавшая много шума статья военного министра В. А. Сухомлинова «Россия хочет мира, но готова к войне».
В ней он совершенно необоснованно расписывал превосходную подготовленность русской армии в плане самого соверменного вооружения, снабжения всем необходимым и, конечно, морального духа.