Простая речь о мудреных вещах

Вспомните, какую борьбу выдержали и Библия, и Евангелия, какие учения противоположные им не разбились об этот несокрушимый и неистощимый источник мудрости; их ли влиянию может принести вред появление новой теории, когда они пережили их, может быть, более сотни тысяч? Я знаю, что вы мне на это возразите. Вы скажете, что вы боитесь не за религию, а за тех малых, которые увлекутся ложным учением и отклонятся от света. Не бойтесь, Михаил Петрович, и не бойтесь именно по твердой уверенности в истине учения веры. Бывают и в жизни каждого человека в жизни каждого поколения периоды, когда переживается сомнение, когда впадают в крайности, когда одной богине разума ставят алтарь, но он не долговечен, и религиозная правда берет свои права и выходит с новой победой. Материализм вредный, хронический, трудно излечимый возбуждают не Штраусы и Ренаны, не Дарвины и Лейли, а стремление к непогрешимости не священного писания, а тех представителей религии, которые временное и недостаточное свое понимание природы, истории и нравственного развития человечества хотят обставить догматов непогрешимости.

Ваши нападки на Дарвина тем теперь не своевременнее, что и в России первое увлечение его теорией прошло, и к ней даже молодежь стала относиться спокойнее и рассудительнее.

Простите за эти строки, идущие прямо вразрез с вашим взглядом. Простите и за отрывочность высказанного. Как ни длинно мое письмо, но в нескольких страницах не напишешь удовлетворительно о таком сложном и важном предмете. Обратите внимание на побуждение и источник этого письма, и за него простите неудачи его формы и изложения.

N. N.

Ответ естествоиспытателю

Искренно благодарю Вас, многоуважаемый N. N., за ваше искреннее мнение. Печатаю его вполне, даже без подстрочных замечаний, и отвечаю особым письмом. Письма этого до сих пор я не имел времени написать, и, из уважения к Вашему мнению, хотел, было, даже отложить печатание своего разбора до второго издания книги, чтобы, печатая его без возражений, не присваивать себе лишнего доверия от читателей, но нечаянная задержка в типографии доставила мне досуг, и, следовательно, возможность соблюсти беспристрастие и вместе оборонить свое воззрение, т. е. напечатать вместе разбор, Ваше опровержение и свою оборону.

Прежде всего, замечу Вам, с Вашей же искренностью, что Вы увлеклись частностями в моем разборе, соблазнились отдельными выражениями, слишком огорчились мнимым неуважением к любимому писателю, и, читая полемический конец, забыли нейтральное начало, от чего письмо Ваше и составилось, извините, из сплошных недоразумений.

Все, написанное мной о Дарвине, пишете Вы ко мне, «идет вразрез с той задачей, которую я преследовал, 1, как человек науки, 2, как историк, 3, как философ, 4, как религиозный вполне человек».

Мне стоит только привести к одному знаменателю мысли, рассеянные в моей разбивке и в Вашей статье о предметах нашей беседы, и все тяжелые обвинения по четырем пунктам, смешиваемым, впрочем, между собой, рассеются как дым; филиппика потеряет смысл и самое имя за неимением Филиппа, то есть предмета обороны.

Отвечаю по первому пункту. В начале моего разбора сказано:

«Кто прочтет книгу Дарвина, за того я спокоен; наука, тщательно и искренно изучаемая, вреда принести не может, и всякое чистое стремление к ней вознаграждается рано или поздно, и приносит благие плоды».

Или: «Система Дарвина есть примечательное, важное явление в истории науки, которой принесет она пользу посредственно и непосредственно; посредственно – вызывая возражении и содействуя укреплению других воззрений; непосредственно – доставляя свои наблюдения и замечания, поступающие в общую сокровищницу».

Надеюсь, что после таких слов Вы возьмете назад обидное подозрение, возложенное на меня, как на служителя науки.

Второе обвинение относится ко мне, как к служителю именно истории. Здесь позволяю себе распространиться более.

В этом параграфе Вы жалуетесь сначала, «что до настоящего времени только одна наука об органических формах, только ботаника и зоология, стоят каким-то бельмом в стройном ряду других наук; только в них, что ни форма, то и ответ: не знаю».

Утешьтесь: в ботанике и зоологии формы поставлены по крайней мере рядом, по каким ни на есть признакам, а в истории, неужели вы думаете, что найдена связь между индийской пагодой, египетской пирамидой, афинским Парфеноном, страсбургским собором, храмом Св. Петра? Или между Навуходоносором, Киром, Александром Македонским, Цезарем, Карлом Великим, Чингисханом, Фридрихом Великим, Наполеоном? Между ведами, учением Зороастра и Конфуция, стоической философией, законом Магомедовым и миром северной Едды? Здания, учения, люди стоят рядом только в хронологии, а органическая связь принадлежит по большей части к pia desideria.

Вы говорите мне: «Весьма естественно было бы (при знакомстве с Дарвиновой системой) следующее ваше предсказание, как историка: так как на органические формы должно смотреть или как на проявившиеся одни из других;