А Несмелов коротал свои поздние харбинские годы не за одной лишь литературной поденщиной, не только за серьезной поэзией, прозой, критикой или даже статьями по стиховедению: в свободное время, пыльным харбинским летом, он предавался любимому занятию: на "движимой собственности" (выражение самого Несмелова), на лодке "Удача" уплывал он по Сунгари подальше от Харбина и ловил рыбу вместе с другом -- Николаем Гаммером*, служившим в харбинской газете "Заря", и "Герасим Антипас"* помогал скоротать оставшееся время. Зимние будни, были, конечно, не так хороши: тут была сплошная журналистка, деловая и дружеская переписка, редчайшие встречи с очень немногими боевыми друзьями (см. стихотворение "В гостях у полковника") -- и собственно литературой, вперемежку с поденщиной. Будни эти были полны еще и одиночеством. Очередной брак его, с Анной Кушель, видимо, не только по вине поэта распался, друзья и ровесники исчезали один за другим -- из Харбина, из Шанхая, из жизни. Много было и недругов: даже почти беспрепятственно печатавший его стихи, рассказы и рецензии главный редактор "Рубежа" М.С.Рокотов (Бибинов) откровенно признавался, что стихи Несмелова ему не нравятся, а как человек он ему просто неприятен -- "циник". Впрочем, более проницательная Ю.В.Крузенштерн-Петерец в цитированной ваше статье отмечала: "...под маской циника Арсений Несмелов прятал в себе романтика: романтик в нем никогда не умирал". А Несмелов, вступивший в последнее десятилетие своей жизни, отлично знал, что как поэт он состоялся, а больше... больше ничего не будет Как сказал он сам Е.А. Сентяниной в конце войны: "Ничего больше не будет. Субмарина затонула", -- имея в виду свое стихотворение из последней книги. Тем не менее, погружаясь в последние пропасти отчаяния и явно предчувствуя, что отсрочка на исходе, он не переставал писать.
Одно время его обуяли "бонапартистские" иллюзии. Ему мерещилось, что в СССР рано или поздно кто-нибудь из новоявленных "маршалов" возьмет да и смахнет Сталина, как фигурку с шахматной доски. Талантливый прозаик Борис Юльский, которого еще предстоит открывать нашему читателю, ровесник чураевцев и тоже жертва сталинских лагерей*, нередко повторял строфу Несмелова:
Тени смерти носятся недаром
Над рекою Стикс.
Дай Ты, Боже, силы командарму,
Командарму Икс.
Старые выходцы из Харбина говорят, что стихотворение было длинней, называлось "Командарм Икс"* и было посвящено фюреру ВФП Константину Родзаевскому. На командарма Родзаевский едва ли тянул, а вот какой-нибудь "Маршал Свистунов"... Именно из таких иллюзий родился одноименный рассказ, который у нынешнего читателя неизбежно вызовет грустную улыбку, настолько нереально выписана Несмеловым гостиная маршала, где за тарелкой борща обсуждаются новейшие стихи Пастернака, где готовится военный заговор, -- но есть в этом же рассказе и крайне важный для понимания несмеловских мыслей разговор маршала со священником, которого неверующий маршал везет в подмосковное Пушкино к умирающей матери:
"-- Но "я"-то мое, если меня, например, расстреляют, не будет ведь существовать...
Тут уж вера. Я скажу: "Будет!".
-- Чтобы гореть в огне вечном; -- перхнул маршал снисходительным смешком.
Но священник глянул в его иронические глаза серьезно и строго.
-- Если вас расстреляют -- нет! Все ваши земные грехи возьмут на себя те, кто вас убьет".
Имел в виду Несмелов Блюхера, Тухачевского или еще кого-либо из реальных маршалов (рассказ опубликован в печально памятном 1937-м) -- не играет роли, получился все равно типичный эмигрантский лубок на советскую тему. Однако ценность рассказа не ограничивается явно автобиографическими описаниями подмосковного Пушкина и обрывками воспоминаний и подавлении восстания юнкеров в Москве. Здесь важна мысль о том, что бывший кадровый офицер действительно не боялся насильственной смерти, он знал, что она-то и смывает грехи "вольные и невольные". Сейчас, когда со дня рождения Николая Гумилева давно идет второе столетие, теряет важность вопрос о том, участвовал ли Гумилев в каком-то заговоре и вообще -- был ли заговор. Важно то, что Гумилев был расстрелян. Примерно такой видел Несмелов и свою смерть. Почти такой она и оказалась.
* * *