Против энтропии (Статьи о литературе)

Впрочем, бывало по-разному. Е.А. Сентянина, журналистка, мать поэта В. Перелешина, уехавшая из Харбина лишь в 1951 году, вспоминала, что в 1944-м или даже в 1945 году поэт собирался издать еще одну книгу стихотворений -"даже бумагу закупил", но потом впал в апатию и идею забросил. Тому есть подтверждение: в No 26 журнала "Рубеж" за 1943 год отыскалось стихотворение "Начало книги", явно предполагавшееся как вступительное к тому самому, так и не изданному последнему сборнику Несмелова. Думается, какая-то часть стихотворений этого несостоявшегося сборника нами разыскана. Часть наверняка пропала. Часть, видимо, была задумана, но так и не написана: времени оставалось уже очень мало.

Писал Несмелов отнюдь не одни стихи, он писал, как обмолвился в стихотворении конца 20-х годов, "рассказы и стихи в газете". Причем прозу он писал тоже с юности, -- напомним, московские "Военные странички" 1915 года в основном из репортажно-беллетризованной фронтовой прозы и состояли. Стихи Несмелов писал как поэт, прозу -- как журналист, и трудно представить его сочиняющим какой бы то ни было рассказ иначе, как для печати. Об участи эмигрантского писателя Несмелов обмолвился в отрывке из несостоявшегося романа "Продавцы строк" ("Ленка рыжая"), обмолвился об "убогой и скудной жизни, служа которой люди отказываются даже от самого последнего, от своих человеческих имен, и облекают себя в непромокаемый макинтош псевдонимов". Между тем образования он в жизни недополучил, точней, получил он его ровно столько, сколько могло оказаться у выпускника Нижегородского Аракчеевского корпуса. Его попытки писать на сюжеты древнеримской истории не совсем ловко читать -- снова и снова повторяемый пересказ "Камо грядеши" Генрика Сенкевича утомит кого угодно. Но когда материалом этих рассказов был собственный жизненный опыт Несмелова -- тут его талант поднимался до больших высот. Причем единственная книга его прозы ("Рассказы о войне", Шанхай, 1936), вместившая шесть новелл, отразила лишь одну грань его дарования, да и отбор в ней был почти случаен -- кроме, пожалуй, уже почти превратившегося в классику военной новеллистики рассказа "Короткий удар".

Московское кадетское детство, окопная война, восстание юнкеров в Москве, Ледовый поход, Приморье времен ДВР и первых лет советской власти, наконец, быт изрядно захолустного Харбина (который в первые годы даже трудно было назвать эмигрантским -- просто кусок старой русской провинции), -- все шло в дело. Притом пережитое самим Митропольским в этих рассказах резко отлично от знаемого по чужим рассказам или вымышленного: "свое" повторялось много раз, ибо дара писателя-фантаста Несмелов был лишен начисто. Даже дата гибели одного из героев в рассказе "Два Саши" -- это дата ранения самого Митропольского: "И был он убит 11 октября (1914 г. -- Е.В.) под Новой Александрией, когда русские войска переходили через Вислу, чтобы затем отбросить врага до самого Кракова" ("Луч Азии", 1939, No 12, с.9). Впрочем, на роль "фантаста" среди прозаиков русского Китая мог претендовать разве что Альфред Хейдок, да и то лишь до встречи с Н.Рерихом в 1934 году, после этого проза Хейдока из художественной превратилась в чисто теософскую. Николай Байков, как в прежние годы, оставался блистательным писателем-анималистом, из младших прозаиков выделился Борис Юльский -- но тоже в первую очередь как "Джек Лондон русского Китая", в его рассказах тигров не меньше, чем людей. Несмелов же в мемуарной повести "Наш тигр" порадовался именно тому, что никакого тигра в тайге так и не встретил. Ему хватало собственной судьбы, его тревожила прошлое, он повторялся, но трижды и четырежды рассказав одну и ту же историю, иной раз вдруг создавал настоящий шедевр: похвалы Голенищева-Кутузова имели под собой почву. Пусть через силу и по необходимости, но из Несмелова вырос незаурядный новеллист: примерно треть выявленного на сегодняшний день его прозаического наследия составляет в нашем издании второй том. Таким рассказам, как "Всадник с фонарем", впору стоять в любой антологии русской новеллы ХХ века, -- между тем именно этот рассказ (как и еще более двадцати) переиздается в нашем издании впервые.