Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

— Никуда мне уехать нельзя, — сказал К. — Я приехал жить сюда. Здесь

я жить и останусь. — И наперекор себе, даже не пытаясь объяснить это противоречие, он добавил, словно думая вслух: — Что же еще могло заманить меня

в эти унылые места, как не желание остаться тут? — Помолчав, он сказал: —

Ведь и ты хочешь остаться тут, это же твоя родина. Только Кламма тебе не хватает, оттого у тебя и мысли такие горькие.

— По-твоему, мне Кламма не хватает, — сказала Фрида. — Да здесь от

Кламма не продохнуть, я оттого и хочу отсюда удрать, чтобы от него избавиться. Нет, не Кламм, а ты мне нужен, из-за тебя я и хочу уехать; мне никак тобой

не насытиться здесь, где все рвут меня на части. Ах, если бы сбросить с себя

красоту, пусть бы лучше мое тело стало непривлекательным, жалким, может

быть, тогда я могла бы жить с тобой спокойно.

замок

293

Но К. услыхал только одно.

— Разве ты до сих пор как-то связана с Кламмом? — спросил он сразу. —

Он тебя зовет к себе?

— Ничего я о Кламме не знаю, — сказала Фрида, — сейчас я говорю о других, например о твоих помощниках.

— О помощниках? — удивленно спросил К. — Да разве они к тебе приставали?

— А ты ничего не заметил? — спросила Фрида.

— Нет, — сказал К., с трудом припоминая какие-то мелочи. — Правда, мальчики они назойливые, сластолюбивые, но чтобы они осмелились приставать к тебе — нет, этого я не заметил.

— Не заметил? — сказала Фрида. — Ты не заметил, как их нельзя было

выставить из нашей комнаты на постоялом дворе «У моста», как они ревни-во следили за нашими отношениями, как один из них, наконец, улегся на мое

место на тюфяке, как они сейчас на тебя наговаривали, чтобы тебя выгнать, погубить и остаться со мной наедине? И ты всего этого не заметил?

К. смотрел на Фриду, не говоря ни слова. Возможно, что все эти обвинения

против помощников были справедливыми, но все можно было толковать куда

безобиднее, понимая, насколько смешно, ребячливо, легкомысленно и не-сдержанно вели себя эти двое. И не отпадало ли обвинение, если вспомнить, как они оба все время стремились ходить по пятам за К., а вовсе не оставаться

наедине с Фридой? К. что-то упомянул в этом духе, но Фрида сказала:

— Все это одно притворство! Неужели ты их не раскусил? Тогда почему

ты их прогнал? Разве не из-за этого? — И, подойдя к окну, она немного раздвинула занавеску, выглянула на улицу и подозвала К.

Помощники все еще стояли у ограды и то и дело, собравшись с силами, умоляюще протягивали руки к школе. Один из них, чтобы крепче держаться, зацепился курткой за острие ограды.

— Бедняжки, бедняжки! — сказала Фрида.

— Спрашиваешь, почему я их выгнал? — сказал К. — Конечно, непосредственным поводом была ты сама.

— Я? — спросила Фрида, не сводя глаз с помощников.

— Ты была с ними слишком приветлива, — сказал К., — прощала все их

выходки, смеялась над ними, гладила их по головке, постоянно их жалела, вот

и сейчас сказала: «Бедняжки, бедняжки!» — и, наконец, последний случай, когда тебе не жаль было пожертвовать мной, лишь бы избавить моих помощников от порки.

— В этом-то все и дело! — сказала Фрида. — Об этом я и говорю, оттого я и такая несчастная, это-то меня и отрывает от тебя, хотя для меня нет

большего счастья, чем быть с тобой всегда, без конца, без края, когда я только

о том и мечтаю, что раз тут, на земле, нет спокойного угла для нашей любви, ни в Деревне, ни в другом месте, так лучше нам найти могилу, глубокую и тесную, и мы с тобой обнимем друг друга крепче тисков, я спрячу голову на груди

294

ф. кафка

у тебя, а ты у меня, и никто никогда нас больше не увидит. А тут — ты только

посмотри на помощников! Не к тебе, а ко мне протягивают руки!

— И не я на них смотрю, — сказал К., — а ты!

— Конечно, я, — сказала Фрида почти сердито, — об этом я и твержу все

время. Иначе не все ли равно — пристают они ко мне или нет, даже если подосланы Кламмом.

— Подосланы Кламмом, — повторил К., удивившись этим словам, хоть

они и показались ему убедительными.

— Ну конечно, подосланы Кламмом, — сказала Фрида, — ну и пускай, и все-таки они дурашливые мальчики, их еще надо учить розгой. И какие они

гадкие, черномазые! А как противно смотреть на их дурацкое ребячество, ведь лица у них такие взрослые, можно было бы их даже принять за студентов!

Неужели ты думаешь, что я ничего этого не вижу? Да мне за них стыдно! В этом-то все дело, они меня не отталкивают, просто я за них стыжусь.

Мне все время хочется на них смотреть. Надо бы на них сердиться, а я смеюсь.

Когда их хотят выпороть, я их глажу по головке. А ночью я лежу с тобой рядом и не могу заснуть, все время через тебя смотрю, как один крепко спит, за-вернувшись в одеяло, а другой стоит на коленях перед печкой и топит, я даже

чуть тебя не разбудила, так я перегнулась через тебя. И вовсе не кошки я испугалась — уж кошек-то я знаю, да и привыкла на ходу дремать в буфете, где мне

вечно мешали, не кошка меня испугала, — я сама себя испугалась. Вовсе не

надо было никакой кошки — этакой дряни! — я и так вздрагивала от каждого