Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

присмотрелся и к Фриде и к К., а когда его напоили вкусным горячим кофе, он оживился, стал доверчивей и начал настойчиво и решительно задавать им

вопросы, как будто хотел как можно скорее узнать самое важное, чтобы потом

самому принять решение и за К. и за Фриду.

В нем было что-то властное, но при этом столько детской наивности, что они

подчинились ему наполовину в шутку, наполовину всерьез. Во всяком случае, он поглотил все их внимание, работа совсем остановилась, завтрак затянулся.

Оторопев, он увидел, как в широко распахнутую дверь вошел не Варнава,а тот мальчик, который уже прежде пытался заговорить с К.

298

ф. кафка

И хотя мальчик сидел за партой, К. — наверху, на кафедре, а Фрида — рядом, в кресле, но казалось, будто Ханс, как учитель, проверяет и оценивает их ответы, а легкая улыбка его мягкого рта как бы говорила о том, что он понимает, что все это только игра, однако он тем серьезнее вел себя при этом и, может

быть, улыбался не игре, — просто детская радость озаряла его лицо. Позже

он признавался, что уже видел К., так как тот однажды заходил к Лаземану.

К. ужасно обрадовался. «Ты тогда играл у ног той женщины?» — спросил

он. «Да, — сказал Ханс, — это моя мама». Тут его стали расспрашивать о его

матери, но он рассказывал неохотно и только после настойчивых уговоров, сразу было видно, что он еще совсем мальчишка, хотя иногда, особенно по его

вопросам, напряженным, встревоженным, слушателям казалось, что говорит

энергичный, умный, прозорливый человек; может быть, они предчувствовали, что таким он станет в будущем, но Ханс тут же без всякого перехода опять

превращался в маленького школьника, который многих вопросов вообще не

понимал, другие истолковывал неверно и к тому же от детского невнимания

к собеседникам говорил слишком тихо, хотя ему несколько раз на это указывали, и тогда он, словно из упрямства, вообще отказывался отвечать на многие настойчивые вопросы, причем умолкал без всякого стеснения, чего никак

не сделал бы взрослый человек. Выходило так, будто, по его мнению, задавать

вопросы позволено только ему, а вопросы других лишь нарушают какие-то

правила и заставляют его терять время. Тогда он надолго умолкал и сидел выпрямившись, опустив голову и выпятив нижнюю губу. Фриде это очень нравилось, и она часто задавала ему такие вопросы, которые, как она надеялась, заставят его замолчать, иногда ей это и удавалось, что очень сердило К. В общем, они мало что узнали. Мать часто болела, но какой болезнью — осталось неясным, ребенок, сидевший на коленях у фрау Брунсвик, — сестрица Ханса, зовут ее Фрида (Хансу, очевидно, не нравилось, что ее звали так же, как женщину, задававшую ему вопросы), жили они все в Деревне, но не у Лаземана, туда

они только пришли в гости, купаться, потому что у Лаземана была большая

лохань для купанья и малышам, к которым Ханс себя не причислял, доставляло особенное удовольствие там плескаться; о своем отце Ханс говорил с уважением или страхом и только когда его не спрашивали о матери; по сравнению с ней отец, как видно, для него мало значил, но, в общем, на все вопросы

о семье, как ни старались К. и Фрида, ответа они не получили. О ремесле отца

они узнали, что он самый лучший сапожник на Деревне, равных ему не было, Ханс повторял это, отвечая и на другие вопросы, — отец даже давал работу

другим сапожникам, например отцу Варнавы, причем в этом случае Брунсвик

делал это из особой милости, о чем и Ханс заявил, особенно гордо вскинув голову, за что Фрида, вскочив, расцеловала его. На вопрос, бывал ли он в Замке, он ответил только после многих настояний, причем отрицательно, а на тот

же вопрос про свою мать и вовсе не ответил. В конце концов К. устал, и ему

эти расспросы показались бесполезными, тут мальчик был прав, да и что-то

постыдное было в том, чтобы обиняком выпытывать у невинного ребенка

И хотя мальчик сидел за партой, К. — наверху, на кафедре, а Фрида — рядом,в кресле, но казалось, будто Ханс, как учитель, проверяет и оценивает их ответы…

300

ф. кафка

семейные тайны, и вдвойне постыдно так ничего и не узнать. И когда К. наконец спросил мальчика, чем же он им хочет помочь, он не удивился, узнав, что Ханс предлагает помочь им тут, в работе, чтобы учитель с учительницей

их больше не ругали. К. объяснил, что такая помощь им не нужна, учитель

ругается из-за своего плохого характера, и даже при самой усердной работе

от ругани не избавиться, сама по себе работа не трудная, и сегодня только по

чистой случайности она не доделана, впрочем, на К. эта ругань не действует, не то что на школьников, он ее не замечает, она ему почти безразлична, а кроме того, он надеется, что скоро и вовсе избавится от учителя. А раз Ханс хочет