Не успел он уйти из комнаты, как Фрида уже очутилась под стойкой, рядом с К.
— Мой миленький! Сладкий мой! — зашептала она, но даже не коснулась
К.; словно обессилев от любви, она лежала на спине, раскинув руки; видно, в этом состоянии счастливой влюбленности время ей казалось бесконечным, и она скорее зашептала, чем запела какую-то песенку. Вдруг она встрепенулась — К. все еще лежал неподвижно, погруженный в свои мысли, — и стала
по-ребячески теребить его: — Иди же, здесь внизу можно задохнуться!
Они обнялись, маленькое тело горело в объятиях у К.; в каком-то тумане, из которого К. все время безуспешно пытался выбраться, они прокатились несколько шагов, глухо ударились о двери Кламма и затихли в лужах пива и среди мусора на полу. И потекли часы, часы общего дыхания, общего сердцебиения, часы, когда К. непрерывно ощущал, что он заблудился или уже так далеко
забрел на чужбину, как до него не забредал ни один человек, — на чужбину, где
самый воздух состоял из других частиц, чем дома, где можно было задохнуться от этой отчужденности, но ничего нельзя было сделать с ее бессмыслен-ными соблазнами — только уходить в них все глубже, теряться все больше.
214
ф. кафка
И потому, по крайней мере в первую минуту, не угрозой, а скорее утешитель-ным проблеском показался ему глубокий, повелительно-равнодушный голос, позвавший Фриду из комнаты Кламма.
— Фрида, — сказал К. ей на ухо, словно передавая зов.
С механическим, уже как бы врожденным послушанием Фрида хотела
вскочить, но тут же опомнилась, сообразив, где она находится, потянулась, тихо засмеялась и сказала:
— Да разве я к нему пойду, никогда я к нему больше не пойду!
К. хотел ее отговорить, хотел заставить ее пойти к Кламму, стал даже соби-рать обрывки ее блузки, но сказать ничего не мог — слишком он был счастлив, держа Фриду в объятиях, слишком счастлив и слишком перепуган, потому что
ему казалось: уйди от него Фрида — и уйдет все, что у него есть. И, словно
чувст вуя поддержку К., Фрида вдруг сжала кулак, постучала в дверь и крикнула:
— А я с землемером! А я с землемером!
Кламм, конечно, сразу замолчал. Но К. встал, опустился возле Фриды на
колени и оглядел комнату в тусклом предрассветном полумраке. Что случилось? Где его надежды? Чего мог он теперь ждать от Фриды, когда она так его
выдала? Вместо того чтобы идти вперед осторожно, как того требовала значительность врага и цели, он целую ночь провалялся в пивных лужах — теперь
от вони кружилась голова.
— Что ты наделала? — сказал он вполголоса. — Теперь мы оба пропали.
— Нет, — сказала Фрида, — пропала только я одна, зато я тебя заполучи-ла. Не беспокойся. Ты только посмотри, как эти двое смеются.
— Кто? — спросил К. и обернулся. На стойке сидели оба его помощника, немного сонные, но веселые; так весело бывает людям, честно выполнившим
свой долг. — Чего вам тут надо? — закричал на них К., словно они во всем виноваты. Он оглянулся, ища кнут, который вечером был у Фриды.
— Должны же мы были найти тебя, — сказали помощники, — вниз к нам
ты не пришел, тогда мы пошли искать тебя у Варнавы и наконец нашли вот
тут. Пришлось просидеть здесь целую ночь. Да, служба у нас не из легких.
— Вы мне днем нужны, а не ночью, — сказал К. — Убирайтесь!
— А теперь уже день, — сказали они, не двигаясь с места.
И действительно, уже наступил день, двери открылись, крестьяне вместе
с Ольгой, о которой К. совсем забыл, ввалились в буфет. Ольга была оживлена, как вечером, и, хотя и одежда и волосы у нее были в плачевном состоянии, она
уже у дверей стала искать глазами К.
— Почему ты со мной не пошел к нам? — спросила она чуть ли не со слезами. — Да еще из-за такой бабенки! — добавила она и повторила эту фразу
несколько раз.
Фрида, исчезнувшая на минутку, вошла с небольшим узелком белья. Ольга
печально стояла в стороне.
— Ну, теперь мы можем идти, — сказала Фрида. Было понятно, что она
говорит о постоялом дворе «У моста» и собирается идти именно туда.
216
ф. кафка
К. встал рядом с Фридой, за ним — оба помощника. В таком порядке двинулись. Крестьяне с презрением смотрели на Фриду, что было вполне понятно — слишком строго она с ними обходилась до сих пор. Один даже взял палку и сделал вид, что не пропустит ее, если она не перепрыгнет через эту палку, но достаточно было одного ее взгляда, чтобы его отогнать. Выйдя на засне-женную улицу, К. облегченно вздохнул. Такое это было счастье — оказаться на
свежем воздухе, что даже дорога показалась более сносной; а если бы К. снова
очутился тут один, было бы еще лучше. Придя на постоялый двор, он сразу
поднялся в свою каморку и лег на кровать, а Фрида постелила себе рядом, на
полу. Вслед за ними в комнату проникли и помощники, их прогнали, но они