Провокация: Театр Игоря Вацетиса

Акимов. Никифорэ, пальцы не сгибаются! Сделай что-нибудь!

Никифорэ молча выстукивает пальцами ритм на коробке.

Туапсинский. Сейчас будем мамбу танцевать.

И снова рванула бурная музыка мамбы.

Каспар(крестясь слева направо). Я нормальный католик, я хожу в костел, хотя и редко, но хожу, я во всякие эти… не верю. Ни во что я не верю, но… (Достает бумаги из потайного кармана.) Нате ваши все, на фиг они мне нужны, на фиг! Это Николай мне дал для ориентировки…

Николай. Ты ж мне их заказал. Ты ж мне деньги вот тут за них всучил.

Парковка. Ах, Николай, какой вы разнообразный человек! Петр Алексеевич, вот они, все бумаги!

Туапсинский. Я ж говорил, что я их в ящик положил. В ящик. Куда же еще? За общее благополучие! (Отхлебывает.)

Парковка. Вот они, бумаги! Николай, у вас был ключ от моего ящика!

Николай. Что вы все на меня? Как сговорились!

Акимов. Хватит! Плевать на бумаги, на ключи. У меня пальцы не сгибаются. Никифорэ, пощади! (Опять начинает пританцовывать от боли.)

Никифорэ(давно уже отрешенно постукивает в ритме по конфетной коробке, и приглушенно звучит мамба). Ерунда. Такая ерунда, Петер! Тебе кажется. Просто все вниз течет, весь мир валится в карнавал. Слишком много денег, слишком много музыки, слишком много свободного времени. Все танцуют, кроме тех, кто не танцует.

Акимов(танцуя)

. Освободи руку! Не сгибаются! Отомкни!

Никифорэ. Выдумки, Петер, – ничего нет! Что ты как сумасшедший с пятерней прыгаешь? Хочешь согнуть, согни! (Легко проводит пальцем по его пальцам, и они сгибаются.) Так хорошо?

Акимов(пляшет одурелый, сгибая и разгибая пальцы). Так хорошо и так хорошо. Что скажешь, Николай, хорошо? Ты зачем портрет Трефелевича повесил?

Николай(на пределе возмущения). Да что ж вы все… Я-то что? Мне что говорят, то я и делаю. Откуда я знаю, что, зачем… У меня времени нет чего-нибудь знать.

Туапсинский(кричит). Слушайте вы, протагонисты! Слушайте меня, отодвинутого в сторону! Мамба, стоп! (Стихло.) Никифорэ молодец, хоть он и жулик.

Магдалена(пятясь в ужасе). Не сметь, не сметь!

Туапсинский. Тихо, тихо, девочка. А-а, Никифорэ, ловко ты всех нас заморочил. Ты где этим фокусам учился (показывает сжатый кулак и растопыренные пальцы) – в Тибете или там у себя в Румынии, под горой Дракулы?

Никифорэ(смеется, садится в кресло в центре). IL FERRO VA BATTUTO QUANDO CALDO. CHIODO SCACCIA CHIODO[1]. Вы много иностранных слов знаете. Поймете и это. Смешной вы человек.

Туапсинский. Я? Да, я тоже смешной. И ко мне маска приросла. И уже не оторвать ее. И уже непонятно, я это или не я. (Отхлебывает из фляги.)

Парковка. Григорий Львович, не смейте напиваться, вы в офисе.

Туапсинский. Это вы в офисе, Лидия Павловна, а я уже – вне. Развязка. Концовка. Как ты сказал, Никифорэ: «Слишком много карнавала»? Точно! Так! А существует только то, чего МАЛО. То, чего много, – ИСЧЕЗАЕТ. Слишком много праздников – будни… серость. Слишком много князей – это холопство. Слишком много богатства – нищета. Слишком много свободы – рабство. Слишком много возможностей (показывает растопыренную пятерню) – это ничто! Nihil! Тупик, тупик!

Голос по радио. Стоп! Борис Владимирович, что за текст?

Туапсинский

(шутовски отдавая честь туда, наверх). Оговорка!

Голос по радио. Оговорка?.. (Смешок.) Ну, ну…

С лестницы бежит помреж Пал Палыч.

Пал Палыч. Снимаем, снимаем! Мотор идет. Чей текст? (Батенину.) Михаил Николаевич, твой? Идет. Идет мотор. Продолжаем. Мотор идет.

Убегает.