Сегодня Ноа забрал отец и повез за город, в передвижной парк аттракционов. Виола уже получила первое фото счастливой, перемазанной в мороженом мордашки дочери. Виола оставила машину на парковке, зашла в табаккерию[1] купить госмарку для оформления ПМЖ на следующий год и сигарет, а потом заглянуть в булочную. Обычно после обеда хлеба там уже не оставалось, но вдруг повезет?
– Вог Вертэ[2], две пачки.
– Извините, синьора, закончились, – развела руками пожилая продавщица.
Виола глянула на часы в телефоне. Ближайшая табаккерия за два квартала, а супермаркет вот-вот закроется, а если выехать в другой сквозь послеобеденные пробки – она доберется до дома минимум через час.
– Хорошо, тогда Винстон.
Если нет ее любимых, сойдут любые, лишь бы в них был никотин.
Виола пробовала бросать множество раз, но неизменно срывалась. Даже будучи беременной Ноа, не могла обойтись без нескольких затяжек в день. Как-то сын сделал ей настоящий выговор за то, что она подвергает опасности жизнь будущего ребенка. Приводил страшную статистику, которую Виола прекрасно знала сама, умолял ее, злился… Он не понимал, и Виола радовалась этому. Курила и плакала.
Прийти домой, заварить себе кофе, спуститься и сесть на пластиковый стул напротив качалки Виетти. Наконец-то вытянуть ноги и подымить, бездумно глядя на колышущиеся кроны деревьев сквера. Сбросить с себя усталость и переключиться на собственных детей, на домашние дела.
В это время Давида не бывало дома: в теплые субботние вечера он уходил гулять с Мартино или компанией других школьных приятелей. Виола решила собрать раскиданные по непривычно тихому дому вещи детей, чтобы запустить стирку. Вешая на руку майки, штаны и футболки, думала о том, что очень скоро Давид и Ноа упорхнут, оставив за собой такую вот тишину. Это только кажется, что дети медленно растут: не успеешь оглянуться, как уже получают паспорт, пробуют крылья на все более дальние перелеты…
Она открыла дверь в их спальню и тут же захлопнула, зажав рот рукой, чтобы не засмеяться в голос. В уверенности, что комната пуста, она не постучалась, как делала обычно. Давид пытался опустить экран ноутбука и одновременно прикрыться, но не преуспел ни в том, ни в другом.
Виола продолжила рейд по квартире, улыбаясь. Внутри все таяло от нежности. Дома тема секса не замалчивалась: Виоле с лихвой хватило молчания ее собственных родителей. Еще год назад она провела с Давидом беседу. Честно сказала, что как матери и сыну, им неудобно обсуждать такое, но придется потерпеть. Предупредила: прежде любой практики нужно озаботиться теорией. А также пообещала следить, чтобы у Давида всегда было достаточно денег на карманные расходы, а спрашивать, куда именно они потрачены, она не станет.
Давид, наверное, сейчас сгорал со стыда, а ее безмерно умиляла эта потная подростковая невинность. Пусть же ничто не нарушит ее, не посмеет поставить эту невинность на одни весы с нуждой. За это Виола готова была отдать свою жизнь.
***
– Не буду спать!
– Конечно, будешь, Ноа. Уже поздно. Марш в кровать!
– Кушать хочу! – Ноа топнула ногой.
– Ты только пятнадцать минут назад съела хлопья.
– Хочу макароны с мясом!
– Мясо ты доела в обед, и вообще, какие макароны, десять вечера! – Виола почувствовала, что начинает злиться всерьез. – И зубы мы уже почистили!
– Ну и что! – Ноа развернулась и ушла в комнату, изо всех сил хлобыстнув дверью.
Виола последовала за ней.
– Ноа, не хлопай дверьми, я много раз просила.
– Это не твоя дверь! – завизжала Ноа.
– А чья же? – сдерживаясь из последних сил, спросила Виола.
– Папина! – подбоченилась Ноа, гневно глядя на мать.
– Ноа, сейчас же в кровать, – в голосе Виолы зазвенел металл. – Я считаю до трех…
– Sei cattiva[4]! – взвизгнула Ноа, – лучше бы у меня была другая мама!
Виола прошагала ко входной двери и резко распахнула ее.
– Давай. Ищи другую…
Неожиданно из детской выскочил Давид и подхватил сестру на руки, прижал к себе.
– Мама, стой! – крикнул он, – лучше я поговорю с ней!
Виола растерянно смотрела, как он уносит вырывающуюся Ноа в детскую. Внутри вихрилось и болело. Кто знает твои собственные триггеры лучше родного ребенка?
Она села на диван, нервно закурила, прислушиваясь к происходящему в комнате. Слышался голос Давида – успокаивающий, негромкий. Она сама обычно так же уговаривала и утешала детей… Сын говорил о том, что о таком нельзя даже думать, что Ноа никто и никогда не станет любить так, как мама, которая заботится о них обоих… Виола усмехалась, пальцы подрагивали, пепел сыпался на плитку. Что все эти слова для разозленного пятилетнего ребенка? С таким же успехом можно объяснять ему высшую математику. Впрочем, Ноа больше не кричала, не спорила. Виола словно наяву видела, как она сидит, набычившись, и смотрит на брата, который опустился на колени, заглядывая ей в лицо.
Когда вторая сигарета кончилась, Давид вышел из комнаты.
– Я уложил ее.