Птенцы велосипеда

– Хорошо, – спокойным тоном сказала Виола, потушив бычок в тарелке на столе. – Но впредь, пожалуйста, – она подняла глаза на сына, – никогда больше не обесценивай моих слов при ребенке. Никогда. Иначе они вообще перестанут для нее значить что-либо. Хочешь высказать свое мнение – высказывай, но после, наедине. Понял?

– Да, – напряженно ответил Давид. – Ты бы дала ей выйти на улицу?

– Конечно, нет, – слегка поморщилась Виола.

– Мне так не показалось.

Виола внимательно посмотрела на сына.

– Я хоть раз дала тебе повод для подобных сомнений?

– Нет, – помедлив, признал он и опустил глаза. – Но как ты хочешь, чтобы я молчал на такое?!

– Хамуди[5], тебе пятнадцать, – раздула ноздри Виола и встала. – И ты будешь уважать мою просьбу, потому что иначе придется взять на себя ответственность за все последующие истерики Ноа, ты готов к этому?! Нет, не готов.

Она умолкла, ожидая его слов. Давид кивнул, не поднимая глаз, и ушел в комнату. Виола собрала со столика посуду, отнесла в раковину на кухне. Наскоро ополоснулась в душе и легла в постель. За стенкой было тихо. Виола смотрела в лунное окно и улыбалась.

Ее детство совсем не походило на их детство. Семья никогда не ощущалась единым целым, лишь кучкой случайных людей, которых держит вместе не взаимная привязанность или чувство долга, а обстоятельства. Родители не раз произносили фразу «как паспорт получите – так и на свои хлеба». Виоле было страшно невольно передать эту философию дальше, но сегодняшнее происшествие показало ей: страх напрасен. Виола гордилась своими детьми.

***

В последнее время она беспокоилась за сына. Порой он возвращался с улицы совсем поздно и стал гораздо меньше посвящать ее в то, с кем гуляет и как проводит время. Конечно, Давид уже взрослый и ему необходимо личное пространство. И он всегда отвечает на ее звонки или сразу перезванивает. Виола старалась не злоупотреблять этим, в уверенности, что сын достаточно рассудителен и не впутается в проблемы. Но все равно волновалась.

Дом Фаллани окутывали ароматы, от которых набежала бы слюна даже у совершенно сытого человека. Запахи смешивались, расползались из открытых в теплую ночь окон, плыли по полу. В спальнях слышался отголосок печеного миндаля и карамели от приготовленных днем кексов, в салоне преобладал тягучий плавленый сыр, а в кухне царили яркая острая зелень и рыба.

Малышу Анджело исполнялся год, в преддверии праздника Паола готовилась к наплыву голодных родственников. Анджело гремел пластиковыми банками под кухонным столом, не подозревая, что является причиной всеобщего переполоха, Виола сидела рядом и чистила креветок, напротив Мартино лениво строгал овощи. Паола крутила ручку машинки для пасты и развешивала готовые полоски над столом: свекровь бы застыдила, подай она к столу покупные паппарделле[7]. Паола отлично разбиралась в десятках видов пасты и соусов. Виоле иной раз было неловко, что несмотря на кое-какие подчерпнутые от подруги знания, для самой Виолы все макароны по-прежнему назывались макаронами и казались совершенно одинаковыми на вкус.

– Почему Заро не может этим заняться? – сморщился Мартино, пытаясь стряхнуть с рук прилипшие листики.

– Ты же знаешь, у него аллергия на свежий базилик.

– Ну так готовила бы без базилика!

– Семейное ризотто без базилика?! – ужаснулась Паола. – Режь черенки короче, дорогой.

Мартино тяжко вздохнул и воткнул лезвие в доску.

– Не порть доску, сколько раз повторять?!

Мальчик закатил глаза, брякнул нож на стол и пошел к двери.

– Ты еще не закончил!

– Я в туалет, – хмуро бросил он, обтирая овощной сок о шорты.

– Расслабься, – улыбнулась Виола взмокшей и усталой подруге. – Все будет хорошо. Давай я нарежу зелень.

– Нет уж, пусть он сам! – решительно мотнула головой Паола. – Ты и так половину работы сделала.

– Глупости, – отмахнулась Виола и пошла мыть руки. – Все равно мне нечем заняться, пока не придет Давид и не настроит компьютер. Там снова что-то не то.

Мартино вернулся на кухню, следом за ним в двери заглянул Розарио:

– Мама, Ноа с Нико заснули на диване.

– Пускай спят, – Паола вытерла лоб рукой, оставив на нем полоску муки. – Отнеси отцу ужин, он в духовке.

– Я потом возьму ее домой, – кивнула Виола, – или Давид заберет, когда вернется.

Она глянула на часы и ужаснулась тому, как быстро пролетело время.

– Уже так поздно, – поймала ее обеспокоенный взгляд Паола. – Где он там гуляет, далеко?

Мартино шлепнул на стол толстый стебель сельдерея и с размаху рубанул ножом.

– С ума сошел? – шикнула на него мать.

– Не знаю, я сейчас позвоню ему, – нахмурилась Виола. – Выйду покурить.

Она привычно похлопала себя по карману, проверяя зажигалку, и вдруг встретилась с мрачным взглядом Мартино.

– Что? – спросила она.

Он мотнул головой, поджал губы и тут же зашипел, отбросил нож, зажимая другой рукой окровавленный палец.

– Клятая форель, ты издеваешься[8]?! – воскликнула Паола.