Птенцы велосипеда

Виола кивнула, не видя смысла лукавить. Виетти откинулся на спинку кресла, глядя в неровно обрезанный кусок хмурого неба, пересеченный проводами.

– Я говорил с Массимо недавно. Это было… неплохо, – старик выдул аккуратное колечко дыма, оно выплыло за балюстраду и развеялось порывом ветра. – Наверное, мы оба, наконец, повзрослели.

– Нет ничего дороже детей, – вырвалось у Виолы.

Виетти не ответил. Докурил, обстоятельно выбил трубку.

– Пожалуй, да, – он поднял взгляд. – В любом случае, это единственное произведение, что я смог создать за свою жизнь. Несовершенное, но с этим остается только смириться… Хотя в кого бы ему быть совершенным? – старик хрипло рассмеялся и снова закашлялся.

У Виолы сжалось сердце. Но она смолчала, помятуя о вспышке раздражения Виетти в прошлый раз, когда она упомянула врача. Старики порой ведут себя как капризные дети, только вот способы убеждения, что можно применить к детям, в случае со взрослыми, к сожалению, не работают.

– Птенцы-то уже слетели, – после долгого молчания заметил старик. – Жалко.

– Почему? – удивилась Виола.

– Никто не чирикает на рассвете, не гадит на перила Франческе, ей больше нечему возмущаться, мне некого затыкать… во дворе слишком тихо, – вздохнул он.

– Не думала, что вы такой ценитель шума и гама, – прыснула Виола.

– Я к ним привык, – улыбнулся Лоренцо, – люди в моем возрасте бывают привязчивы. Эти пернатые проказники служили мне талисманом. Но ступай-ка домой, замерзла совсем, а я тут разболтался, старый дурак!

***

У переселенца нет связи с географической точкой. Его связь – не с местом, а со временем, поэтому чаще всего, вернувшись, он горько разочаровывается, не найдя того, что искал.

Словно перекатиполе, собирающее репьи, переселенец вбирает в себя обычаи, поверья, а главное – слова. Они изменяют родной язык: становится проще сказать «мивца» чем спотыкучая «скидка», «махсан» вместо длинного «кладовка», «меркатино» вместо простоватого «рынка», а ударение в полиции плавно переползает на вторую «и»[2]. У каждого своя коллекция репьев, хотя есть и общие, по которым переселенцы безошибочно узнают прошедших тот же путь. Ругательства и ответы на вопрос «как дела» не вытравить вообще ничем. Диалект усложняется, впитывает исковерканные вездесущие англицизмы, на него наслаивается акцент.

В итоге образуется новая культура. Культура перелетных птиц, пронизанная тоской по несуществующему. Привычным напряжением, вызванным жизнью среди чужих, когда неожиданно услышанная в толпе родная речь заставляет вздрогнуть и лихорадочно искать взглядом ее источник. И это нельзя вылечить просто вернувшись на родину, потому что абсолютной родины – больше не существует. Никто из оседлых уже не сможет по-настоящему понять тебя, а место, где рожден, останется лишь кружком на карте.

Можно купить дом, попытаться влиться, даже какое-то время всерьез верить, что все получится. А потом снова ловить себя на размышлениях об отъезде – быть может, за горизонтом будет лучше? Может, наконец ощутишь то самое, утраченное и неуловимое чувство: «ты дома»?

Остается либо замкнуться и вечно оплакивать то, что ты – кусок от паззла, которого нет, либо смириться и найти в этом плюсы: широту мышления, готовность узнавать новое, умение объясняться с любым человеком без слов. Понять, что дом – не место и не время, дом это то, что ты носишь с собой, это ты сам. И хорошо, если удастся не только понять, но и принять. А принять придется, ибо сделанного уже не изменить, как перелетная птица не может обрезать себе крылья.

***

– Представляешь?! – Паола вихрем влетела в спальню, Виола лениво отложила книгу и вопросительно подняла глаза. – Велосипед исчез!

– Какой велосипед?

– Мой! – неистовствовала Паола, – старый! Кому мог понадобиться древний велосипед? У него и шины рассохлись уже, и краска потрескалась… Исчез вместе с гнездом!

Она села на стул у кровати, беспомощно уронив руки на колени.

– Думаешь, что кто-то его украл? – с улыбкой поинтересовалась Виола. – Влез во двор, поднялся по стене, перекусил проволоку, и…

– Да я понимаю! – вздохнула Паола. – Это так глупо, но куда еще он мог деться? Главное, никто ничего не видел! И гнездо…

– А гнездо-то тебе зачем?

– Нико хотел забрать его, Мартино все обещал достать, но забывал, и вот… Мы обошли весь двор, даже у синьоры Риччи спрашивали, не сдуло ли это гнездо ей на балкон, – поморщилась подруга. – Нико все утро рыдал, ты слышала?

– Нет, я спала допоздна, – зевнула Виола.

Из распахнутого окна раздался требовательный крик Анджело и Паола убежала. Виола покосилась на сваленные на стуле вещи. Подруга была так увлечена рассказом, что не заметила висящие футболки близнецов. Хорошо, ветер на улице дул приличный и запах краски совсем не ощущался.