Птенцы велосипеда

Виола была в курсе приготовлений сюрприза для подруги, она возила мальчишек в строительный магазин и поклялась хранить тайну. Все трое с рассвета пропадали на крыше, Рашель Фаладжи тоже была в курсе подарка и предоставила друзьям огромную заляпанную краской клеенку, которой они застелили пол и матрас. Большого труда стоило исключить из круга осведомленных Ноа, но с помощью Джакомо и эта проблема решилась. Осталось последнее: вытянуть из дому Паолу на пару часов.

Рикардо ездил за покупками, а вернувшись, торжественно вручил жене два горшка с сиренево-белыми цветами, чуть не разрушив весь план старших сыновей. Паола заподозрила неладное, но именно поэтому без возражений согласилась поехать с Виолой прогуляться по магазинам, оставив Анджело с отцом.

По дороге домой Виола заехала к Джакомо, забрала дочь. Первым, что они увидели, выйдя на Ларго Монтебелло, был велосипед Паолы. Он ярко выделялся на фоне тростниковой стенки, которой обернули балкон, и рама, и шины, и спицы, и руль – все сияло яркой небесной краской. В задней и передней корзинках красовались купленные Рикардо горшки с цветами. Сам он с сыном на руках улыбался жене из окошка, оставленного в тростнике напротив балконного столика. Остальные адски воняющие краской участники сюрприза нашлись поглощающими бутерброды в гостиной Фаллани. Они еле успели все закрепить к приезду Паолы и еще не оттерли с рук голубые разводы.

– Птенчики вы мои! – вскричала растроганная Паола и бросилась обнимать всех подряд – мужа, сыновей, смеющегося Давида, Ноа и Виолу.

– Они выбросили мое гнездо, – насупленный Нико забрался на колени матери и уткнулся ей под мышку. – Теперь птички никогда не вернутся!

– Почему это не вернутся? – широко улыбнулся Рикардо и поманил Нико за собой.

Все высыпали на необыкновенно чистый и прибранный балкон. Только теперь Виола заметила аккуратный скворечник, притулившийся в самом углу парапета, над зарослями плюща внизу.

– Мы решили его не красить, – сказал Заро, – мало ли, вдруг воробьи не любят этот запах или им цвет не понравится.

– Но теперь они обязательно прилетят, – сказал Мартино, – следующей весной, – и потрепал наконец-то улыбнувшегося младшего брата по макушке.

***

Проходить каждый день мимо изделия собственных рук, преобразившего вид двора, было приятно. Хотя синьора Риччи все равно нашла к чему придраться: первые пару дней немного пахло краской. Видимо, в знак протеста синьора раскрыла на собственном балконе летний зонтик, установив его так, чтобы не видеть дерзко голубеющего велосипеда.

– Пойдем втроем, посидим в остерии у Джованни? – предложил Мартино в конце учебного дня. – Отметим наш выпускной, а то до школьного еще неделя.

– Не.

– Тогда в кафе. Граниту[3] съедим.

– У тебя все мысли только о еде, – усмехнулся Давид. – Я сегодня выйду с Алато.

Мартино обиженно засопел, рывками застегивая рюкзак.

– Теперь-то тебе не нужно его пасти. Ты же маме сказал.

– При чем тут это?! – удивился Давид.

Мартино надел рюкзак, упер руки в бока и прищурился.

– Ага. Я понял. Это была такая красивая отмазка. «Ах он бедненький, бла-бла-бла!» Ты просто чувствуешь себя крутым рядом с ним! Да? Господи, это так тупо!

– Раз ты у нас умный, зачем тебе такой тупой друг как я?

Давид отвернулся и вышел из класса. Скатился по ступенькам, едва не подвернув ногу. Вот была бы потеха… Он шел быстрым шагом, пытаясь сбежать от преследующих его обидных слов. Надо было что-нибудь получше ответить… Но чего уж теперь.

Скрепленная планкой треснувшая дверь скрипела, когда Алессандро толкал ее ногой и хлопала, когда отпускал. Этот дом был самым высоким из всех, на чью крышу они залезали и стоял дальше от Ларго Монтебелло, за Рондо Ривелла[4] с кисло пахнущими металлом перекрестиями трамвайных путей.

Давид подошел и встал рядом, слушая мерное хлопанье и стоны древней пружины. Задрал голову и увидел чьи-то руки, свесившиеся с крыши. Все парни были уже там, наверху.

– Пойдешь туда? – спросил Але.

Давид нерешительно переступил с ноги на ногу.

– А ты нет?

Алессандро продолжал терзать дверь.

– Знаешь, – внезапно сказал он, словно возобновляя прерванный разговор, – я вчера чуть не убил его.

– Кого? – тихо спросил Давид, глядя на профиль Але.

Тот последний раз пнул створку и обернулся, вынул сигарету, затянулся жадно.

– Фатлума. Албанский урод, к матери моей ходит. Часто.

Давид ждал продолжения, замерев. Алато смотрел в точку над его головой, делал такие большие паузы между фразами, что каждая из них казалась последней.

– Я выпил. Хотел еще. Пошел на кухню. Там он сидит. Начал приставать. Не хотел давать бутылку. А потом… Я вдруг понял, что у меня нож в руке.

Алато перевел взгляд на ошеломленного Давида.

– Я ее все равно потом открыть не смог, – надрывно хохотнул Але, – выбежал из дома и разбил о стену… Я не могу там быть, – хрипло сказал он. – И здесь не могу. Не хочу ничего… Давай уйдем? – внезапно оживился Алато, – Вдвоем, просто так погуляем. Помнишь, ты рассказывал про парк на берегу? Можем на трамвае поехать, или хочешь – я такси возьму, у меня деньги есть.