Птенцы велосипеда

Давид передвинул фишку. Мартино не понимал, как Давид может подолгу играть с Ноа и вообще с младшими. Он сам сразу начинал психовать, потому что они все делали не так и обижались на поправки, а Давид – наоборот, успокаивался, наблюдая за неуклюжей возней, слушая забавные рассуждения. Конечно, он не был бы готов заниматься этим весь день, но пару часов – почему бы и нет? С маленькими не надо ничего изображать. Они не умеют притворяться, говорят, что думают и всегда от тебя в восторге.

—…синьора, повторяю: я не имею права.

Давид вскинулся, прислушиваясь.

– Но скажите хотя бы: он жив? В сознании?

Раздраженный выдох больничной администраторши рассыпался в динамике горстью песка.

– Да, да, но дополнительной информации предоставить не можем!

Давид переглянулся с мамой и улыбнулся.

– Оставьте где-нибудь хотя бы мой телефон. Если он захочет позвонить, поговорить…

– Хорошо, я запишу, но ничего не обещаю. Сейчас он не может ни с кем говорить. Всего доброго, синьора.

Мама подошла к ним, сгребла обоих в охапку и чмокнула Давида в макушку.

***

Хорошо, что Анна Эспозито позвонила рано, когда Давид еще спал. Об этом звонке Виола ни за что ему не рассказала бы – и так переволновался, вживую прикоснувшись к вязкому человеческому равнодушию. Анна сходу обвинила Виолу в том, что они с Давидом украли у Але мобильник. «В больнице сказали, при нем не было! Они отдали вещи, а телефона там нет! Значит, он у вас!» Виола не знала, плакать или смеяться. Хорошо, что в психиатрию не пускают никого, даже родных. Во всяком случае, в отделение, где выхаживают таких, как Алессандро. Можно надеяться, что персонал проявит хоть толику так недостающей этому мальчику заботы.

Массимо выходил посидеть у балюстрады по вечерам: утром его, чаще всего, не бывало дома. Они рассказывали друг другу истории из поездок, говорили о всяких пустяках, а потом, неожиданно, о Лоренцо. Он словно незримо присутствовал при их беседах, поглаживал шелковые шнурки халата, молча курил, улыбался с присущей ему ироничностью. В воздухе разливался запах трубочного табака.

– Он был против того, чтобы я уезжал из Европы. И против моей женитьбы на Роксане. Она канадка. Осталась там, – вздохнул Массимо, усмехнулся и покачал головой. – Наверно, он был в чем-то прав.

– А ваша мать?

– Я ее толком не помню, она рано ушла, – поджал губы Виетти.

– Лоренцо бывал у вас в Нибьяйе?

– Нет. Нам всегда было непросто вместе. Отец… думаю, он так и не простил мне отъезд. Даже когда я вернулся. Мы говорили только на Пасху и Рождество, а виделись еще реже. И каждый раз это заканчивалось скандалом.

– Нельзя вместить полжизни в один разговор. Даже в несколько дней, – негромко сказала Виола, – возможно, потому вы и ругались.

Массимо пожал плечами, уткнулся взглядом в трещины между камней под ногами. Виола потушила бычок, поднялась и положила его в пепельницу, прикрепленную посередине парапета.

– Лоренцо с удовольствием вспоминал ваш последний разговор, – сказала она. – И говорил, что дороже вас у него ничего нет.

Массимо недоверчиво хмыкнул, провел по волосам, встал с кресла, избегая встречаться взглядом.

– Я, наверно, сейчас должен быть растроган. Но нет. Может, прозвучит жестко, но отцу стоило сказать это мне до того, как… – Массимо упрямо свел брови, словно выражая недовольство самим собой. – Он должен был сделать это раньше.

Виола смотрела на его темные от загара предплечья, на широкие ладони, упершиеся в холодный росистый камень балюстрады. Рабочие руки, не соответствующие ни образу утонченного мецената, ни офисного работника.

– Мне уже давно от него ничего не было нужно, – продолжал Виетти. – Как и ему от меня. Я жалею лишь, что не знал того Лоренцо Виетти, которого знали вы – видимо, он был действительно хорошим человеком, раз понравился вам, – Массимо обернулся, улыбнулся уголками губ. – Вот так, – он развел руками, – некоторые вещи просто такие, какие есть, как бы нам ни хотелось иного.

Виола подперла ладонью подбородок, ожидая продолжения.

– А вам нравится слушать людей, да? – Виетти смотрел на нее пытливо и серьезно, лишь в глубине глаз таилась смешинка. – И что, взрослые сильно отличаются в этом плане от детей?

– Не сильно, – усмехнулась Виола. – Но да, мне нравится слушать и узнавать новое. И знать, что это помогает тем, кого я слушаю. Но у меня тоже есть потребность выговориться, – лукаво прищурилась она, – хотя бы двадцать минут, но каждый день.

– Почему именно двадцать? – улыбнулся Массимо.

– Не задумывалась, – рассмеялась Виола, – наверное, пятнадцать – как-то мало, полчаса – слишком серьезно. Главное, чтобы меня просто послушали, покивали и погладили по голове. И я пойду дальше решать свои проблемы.

– И кто же ваш ежедневный собеседник? Давидэ? – Виетти сел, откинулся на спинку кресла, поднял бровь.

Виола смутилась.

– Пока это только мечты. Вроде того, как полетать на воздушном шаре…

Она полезла в карман за зажигалкой и ойкнула, прищемив палец молнией. Рассердившись, дернула сильнее. При чем тут этот дурацкий шар вообще?! Откуда он взялся?