Пуговица Дантеса

Паук наступал по всем фронтам. Впрочем, у него не было иного выхода. Следовало что-то предпринять, ведь свет постепенно принимал сторону поэта, относясь к нему уважительно. Зато к Геккеренам начинали внимательно присматриваться.

Женившись, Геккерен-младший принялся за старое, флиртуя с дамами направо и налево, делая вид, что не замечает беспокойных взглядов находившейся поблизости супруги. Но особое, какое-то садистское наслаждение Дантесу доставляли заигрывания с Натали Пушкиной. И хотя дама пыталась выглядеть холодной и строгой, было заметно, что ухаживания француза доставляют ей удовольствие. Хотелось верить, что молодой франт её не забыл.

Долли Фикельмон: «Вскоре Дантес, хотя и женатый, возобновил прежние приемы, прежние преследования. Наконец, на одном балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами и намеками, что все ужаснулись…» [7]

Это был его час – час Паука! Дантес вёл себя вызывающе. Пушкин, не в силах что-либо изменить, сходил с ума от ревности. По столице упорно распространялись слухи о «патологической ревности» поэта, его неуравновешенности и «жертвенной благородности» Дантеса. Паук атаковывал с фронта и с тыла.

Свет жесток. Со времён Рима ничего не изменилось: публика жаждала «хлеба и зрелищ»! Самое излюбленное из зрелищ – наблюдать за муками ближнего своего. А если в лице этого ближнего успешный и талантливый – зрелище приобретает особенный привкус: то ли удовольствия, то ли крови… Приятно втаптывать в грязь того, кто выше тебя и талантливей. Пушкина втаптывали с удовольствием. Уваров, Нессельроде, Строганов, Трубецкой… Это потом они вдруг в один голос кинутся вспоминать «загубленный талант гения русской словесности»; тогда же, в январе 1837-го, Поэта начали убивать задолго до дуэли. Сами же. От зависти и собственной ущербности…

Долли Фикельмон: «Пушкин, глубоко оскорбленный, понял, что, как бы он лично ни был уверен и убежден в невинности своей жены, она была виновна в глазах общества, в особенности того общества, которому его имя дорого и ценно. Большой свет видел все и мог считать, что само поведение Дантеса было верным доказательством невинности госпожи Пушкиной, но десяток других петербургских кругов, гораздо более значительных в его глазах, потому что там были его друзья, его сотрудники и, наконец, его читатели, считали ее виновной и бросали в нее каменья…» [8]

Стреляться… Стреляться!

* * *